Чтобы Иван Иванович не вывернулся, я своей левой рукой оттянул ему за волосы голову назад так, что он не мог пошевелиться. После этого я вывел его на улицу, подвел к глубокой луже, оставшейся после вчерашнего дождя, подсек ему ногу и прицельно бросил лицом в грязь.
Иван Иванович, не сумев ни подготовиться, ни сгруппироваться, плашмя пал в черное, жидкое месиво. За моей спиной стоял Иван со своей дубиной, и завидовские лакеи не осмелились вмешаться, чтобы помочь своему шефу. По раннему часу народа на улице не было, так что интересное зрелище увидели только участники драки и домочадцы портного. Восторг зрителей и мой успех были полными.
Вошин, вымазанный грязью с головы до ног, вскочил было на ноги, но поскользнулся и опять, теперь уже спиной, свалился в лужу. Портновская компания и подоспевшие на шум соседи насладились новой фазой развлечения. Оставив публику наслаждаться зрелищем чужого унижения, мы с Иваном вернулись в усадьбу и притворили за собой ворота.
Через несколько минут незваные гости покинули наши негостеприимные Палестины. На улице раздались крики, свист, улюлюканье, потом топот копыт и роскошная карета укатила восвояси. Взволнованные зрители разошлись по своим делам, и все приняло обычный сонный вид.
Я вернулся в дом. Мой бойцовский запал уже прошел, и я задумался о странном поведении завидовского управляющего. Вел он себя слишком нагло и нелогично, чтобы в этом не было скрытого смысла.
Участие во всем случившемся Трегубова можно было исключить. Вошин или выполнял «социальный заказ» моих неведомых недоброжелателей, или его действия были вызваны какими-то причинами или комплексами, известными ему одному.
В нашей комнате собрались близкие Котомкина, Иван и Аля, ожидая объяснения случившемуся. Пришлось коротко рассказать о лечении Трегубова, миске с полбой и плате мелким серебром. К моему удивлению, слушатели рассказ восприняли без эмоций.
– Ошибочка, знать, у них вышла, ваше благородие, – посмеиваясь, говорил Котомкин, – они, видать, приняли тебя за нашего брата, вот и покуражились. И то, сказать, живешь у портного, полукафтанье у тебя недошитое…
Я хотел сказать все, что думаю, про его «полукафтанье», но потом раздумал.
– Теперича, – между тем продолжал портной, – они поедут на тебя жалиться, а как узнают, что ты из благородных, и тебе никто не указ, захочут тебя на бой вызвать, удовольствие, то бишь, удовлетворение получить. Ан как им скажут, что ты за один ден двух офицеров поранил, испужаются и приедут мириться.
– Ладно, – сказал я, – Бог ему судья. Если и вправду приедет, в дом не пускайте. Гоните в шею под мою ответственность.
Иван и Котомкины ушли, и мы остались с Алей вдвоем.
– Ай, стыд-то какой, – огорченно сказала она. – Как же ты при людях, как есть голый… Здесь же есть и которые женского звания, и все на тебя глаза пялили. Знал бы, что про тебя девки думали…
Такое узнать любопытно каждому мужчине, но выяснять подробности я не рискнул.
– Зачем вы вместе с мужиками в баню ходите, если такие стыдливые? – попрекнул я свою скромницу, меняя опасную тему разговора.
– Так то другое. Ходят по неволе или по семейственности.
– Какая неволя, в общих банях все в одном предбаннике раздеваются, а потом в одной парной парятся.
– Так то баня, в ней моются, а на миру голым ходить – стыд и срам.
Такая логика меня не очень убедила, но я не стал спорить.
– Ты лучше скажи, очень испугалась, когда этот придурок в комнату ворвался?
– А то! Я думаю, что у нас с ним будут еще промблемы!
– Что будет? – переспросил я, вытаращив на Алевтину глаза.
– Промблемы, говорю, будут, – повторила Аля, – очень он тебя ненавидит за то, что ты его барина вылечил.
Я забыл про удивившее меня в ее лексиконе слово и быстро спросил:
– Ты поняла, о чем он думал?
– Тебя ругал и хотел разозлить, чтобы ты не поехал с ним в их село.
«Ах ты, гадюка, – подумал я, – оказывается не я его, а он меня разыграл! Вот, что значит самоуверенность!» Однако о том, что сделал, ни на минуту не пожалел, удовольствие от лупки и унижения Ивана Ивановича получил отменное.
– Почему он не хочет, чтобы я туда поехал, не знаешь?
– Не знаю, он про это не думал, он только про тебя. Ругал очень, – покраснев, договорила Аля.
– Знаешь что, Алечка, мне придется в это Завидово съездить, разобраться, что к чему, – неожиданно для самого себя решил я. – Не нравится мне давешний господин. Сердцем чувствую, там что-то нечисто.
– Надо, так поехали, – легко согласилась Аля.
– Тебе туда ехать незачем, мы и с Иваном прекрасно справимся.
– Нет, Алешенька, одного я тебя не отпущу. Да и как ты в чужом доме без меня врагов распознаешь?
Алино уверенное «не отпущу», произвело на мне впечатление не меньшее, чем до этого слово «промблемы». Попадать под каблучок жены мне не хотелось. Хотя в ее словах был резон, я вначале заупрямился. Начался спор. Аля была тверда, как скала. Я не уступал. Все кончилось слезами и пылким примирением. В Завидово мы поехали втроем.
Глава одиннадцатая
Небо, наконец, прояснилось. Солнце быстро прогревало землю. Наши кобылки весело бежали по дороге, разбрасывая копытами грязь. Иван правил лошадьми, Аля прижималась ко мне, пытаясь, видимо, загладить неприятное впечатление от нашей первой семейной размолвки.
В Завидово нас не ждали. Оставив Ивана при лошадях и арсенале, мы с Алей без приглашения вошли в дом. Не обращая внимания на слоняющихся по дому дворовых людей, мы направились прямиком в спальню помещика. Я постучался и, не ожидая приглашения, вошел в комнату.