– Особенно, ежели вы метились не в волка, а в меня, – прервал я опостылевшее мне хвастовство.
– Как так, в вас?! – закричал разгоряченный хозяин.
Я рассказал, как его пуля чуть не снесла мне голову. Трегубов окончательно обиделся и принялся спорить. Разговор перешел на повышенные тона и мог окончиться крупной ссорой. Вылечить человека только затем, чтобы потом убить на дуэли, было глупо. Я сумел взять себя в руки и предложил:
– Зачем нам попусту препираться, не лучше ли заключить пари?
– Извольте, – согласился Трегубов. – Только кто нас рассудит?
– Да вот хотя бы Павел Иванович, – подольстился я к становому приставу.
– Так меня же здесь не было, – удивленно сказал Чириков.
– Вам нужно будет провести следствие, и его результаты определят правоту одного из нас.
Идея таинственного «следствия» подвыпившей компании очень понравилась, хотя никто из присутствующих не понимал, к чему я клоню. Детективной литературы на Руси еще не читали.
Я рассказал суть предлагаемого следственного эксперимента. Нужно было реконструировать обстановку, проследить путь пули от окна, из которого стрелял помещик до моей головы, сначала отыскать место, куда она попала, а потом и саму пулю.
Дело упрощалось тем, что попасть она была должна непременно в стену каземата, против которого я стоял в тот момент. К тому же пуля была свинцовой и не должна была сделать рикошета, а напротив, расплющиться о каменную стену и упасть на землю.
Простота идеи захватила участников следственного эксперимента. Пир тотчас прекратили. Все гости высыпали наружу. Трегубова отнесли в его комнату и усадили у окна. Дворовых людей расставили на те места, где мы находились во время происшествия.
Я наглядно показал, куда должна была попасть пуля. Добровольные помощники начали осматривать стены каземата и ползать по земле, так что через несколько минут отыскалось и место, куда она попала, и сама пуля.
Окрыленная успехом и причастностью к «следствию», толпа радостно вернулась в дом. Расплющенная о стену пуля была представлена и осмотрена. Трегубову крыть было нечем, он этим очень огорчился и, со слезами на глазах, принес мне свои извинения. Потом полез целоваться и пить на брудершафт.
Так оказалось, что я, мстя за невинные ухаживания за своей женой, грубо разрушил героический миф, которым этот недоросль мог бы утешаться всю оставшуюся жизнь. Однако никаких угрызений совести я не испытывал, как и сочувствия к ребячливому баловню судьбы.
Устав от расследования, присутствующие вернулись в пиршественную залу и удвоили усилия по опустошению хозяйского винного подвала. Уже через полчаса разговоры вошли в прежнее русло. Подхалимы опять запели дифирамбы Василию Ивановичу, и все вернулось на круги своя, разве что решившим дело теперь сделался не второй, а первый трегубовский выстрел.
Пьянка, между тем, все продолжалась и даже расширялась. Подъезжали с визитами все новые и новые соседи, так что свидетелям необычного происшествия можно было раз за разом рассказывать одно и то же в самых разных вариантах. Уже стемнело, когда мне с большим трудом удалось уговорить раненого отправиться в постель. Как только его унесли в спальню, гулянье начало стихать. Часть гостей разъехались по домам, приживалы расползлись по своим углам, а за ними отправились в свои комнаты и мы с приставом.
Пьяный и усталый, я вернулся к себе и застал свою любимую за чтением повести Карамзина «Наталья, боярская дочь». Читала она при свечах громким шепотом и довольно бойко.
Скучная и наивная история захватила ее целиком. Она рассеяно улыбнулась мне и вернулась к чтению. Я смутно помнил, что оканчивается повесть свадьбой, и это меня порадовало: утешать жену так же, как вчера, после «Бедной Лизы», у меня сегодня не было сил. Последнее, что я успел подумать, проваливаясь в сон, это то, что Алю нужно научить читать про себя.
Глава тринадцатая
Я так долго спал, что, проснувшись, испытал тревожное чувство, что упущено много времени, и едва ли не жизнь прошла мимо. Я вскочил с постели, тихо, чтобы не разбудить Алю, оделся. В доме было тихо. Никто не стучал сапогами по коридору и громогласно не демонстрировал своего хозяйственного рвения. То ли дворня тунеядствовала на господский лад, то ли была так вышколена, что не мешала по утрам почивать хозяину и его гостям.
Аля спала, зарывшись с головой в одеяло, и просыпаться не желала. Судя по оплывшим свечам, она читала всю ночь. Вот уж, действительно, охота пуще неволи.
После вчерашнего «праздника победы» состояние у меня было, мягко говоря, подвешенное. Пришлось идти в буфетную «лечить подобное подобным».
Оказалось, что плохое самочувствие было не только у меня. Почти все оставшиеся на ночь гости и обитающие здесь приживалы были уже в буфете и успешно продвигались через временное выздоровление к новой болезни. Укоренный такими примерами невоздержанности, я ограничился в потреблении «лекарства» только необходимым минимумом, после чего, не без сожаления, покинул веселящуюся компанию.
Делать мне было решительно нечего, и я отправился на конюшню. Там со вчерашнего дня практически ничего не изменилось. Бывший узник по-прежнему лежал, бессильно раскинувшись на полатях, а Иван любовно чистил скребком наших лошадок.
Я поздоровался и спросил его, дали ли вчера на кухне еду для больного.
– Дали, – ответил он, чему-то ухмыляясь, – куда им было деться. Все, что просил, дали, да еще сверх того водки.
– Водка – это хорошо, – вяло порадовался я за него, – только если не очень много.