– Думаю, сделать пули не очень сложно. Кузница в селе есть, возьму серебряные монеты, расплавлю и отолью, – сказал я.
– Ты что, кузнечное дело понимаешь? – удивился волхв.
– В таких объемах, – начал я и поправился, чтобы меня поняли, – немного умею. Пулю отлить дело нехитрое.
– Коли так, попробуй. Эх, если бы я на ноги встал, я бы с ним за все посчитался! Однако, боюсь, что до полнолуния в силу войти не успею!
Я не стал спрашивать, почему же тогда он попал в плен к Вошину и просидел несколько месяцев в его темнице. Увы, видимо, не только мы, люди, но и волхвы имеют слабость преувеличивать свои возможности.
– Значит, сначала пусть местные жители организуют облаву, а не получится, я пойду на охоту…
– Почему только ты, я тоже, – сказал Иван. – Не убил с первого раза, убью со второго.
– Вы можете посоветовать, как правильно организовать облаву? – спросил я Костюкова.
– Оборотень сейчас прячется, до полнолуния…
– Про полнолуние вы уже говорили, – перебил я.
– Пускай во всей округе проверят все ямы, старые медвежьи берлоги, глубокие овраги. Может быть, и повезет. Хотя вряд ли…
– Понятно. Хорошо, я тогда пойду решать вопрос с пулями.
– Я с тобой, – вызвался Иван, – вдвоем веселее.
Оставив волхва набираться сил, мы отправились к Трегубову. Василий Иванович лежал постели с привязанным к ноге грузом и жаловался окружившим его ложе гостям на свою тяжелую жизнь. Здесь же была и Аля, как мне показалось, полная сочувствия к бедному страдальцу. Кроме нее, сочувствовали страждущему еще четыре дворянские девицы, умильно глядевшие на холостого богача и одинаково манерно обмахивающиеся душистыми кружевными платочками.
– Ну, что ты решил с облавой? – спросил я, прервав горько-сладкие стенания помещика. – Нужно срочно собирать народ и прочесать все окрестности. Особенно берлоги, ямы и овраги.
– Куда же я с больной ногой, – горестно сказал он, – коли здоров был бы, тогда всенепременно, а так! Плохой из меня нынче охотник.
– Тебе и незачем участвовать, лежи, лечись. У тебя есть толковые егеря?
– Как не быть.
– Распорядись, чтобы их позвали, и прикажи, чтобы они слушались меня.
– Ах, все это пустое! Пусть Платон Кузьмич распорядится.
– И еще мне нужны два хороших ружья.
– Это все Платон Кузьмич. Знал бы ты, Алексей Григорьевич, как трудно быть возвышенным, чувствительным человеком!
– Откуда же нам такие тонкие чувства испытывать! – заверил я бедного страдальца.
Больше мне здесь делать было нечего, тем более, что Алевтина, подслушав, о чем я думаю, глядя на бледного красавца и его обожательниц, обижено надула губы и отвернулась.
Мы с Иваном, прихватив с собой нового управляющего, отправились в оружейную комнату. Арсеналу Трегубова оказался впечатляющим. Большинство ружей и пистолетов можно было, не сомневаясь, отправлять в музей прикладного искусства.
Однако, мне нужны были не музейные образцы с инкрустацией, позолотой, тончайшей гравировкой и прочими красивостями, а нормальные охотничьи ружья, из которых можно было метко стрелять. Такие тоже нашлись. Я выбрал два английских кремневых ружья, тоже, кстати, завораживающих взгляд классическим совершенством линий.
– Вот это ружьецо! – восхищенно цокал языком Иван, когда мы шли в село разыскивать кузнецу. – Знатное ружьецо! Это чья работа?
– Аглицкая.
– Слышал про такую страну. У них королем Егорий?
– В смысле, Георгий? Кажется. У них этих Георгиев много было.
– А из чего ты пули лить думаешь?
– Как из чего? Из рублей, конечно. Или у тебя есть другие предложения?
– Из рублей жалко. Я в господском доме видел ложки подходящие. Может, из них сподручнее?
– Господские ложки много дороже стоят, чем монеты, к тому же неизвестно какой они пробы, а рубли делаются из чистого серебра.
– Проба-то что, почему бы и не попробовать, – по-своему перевел Иван слово «проба», – только дорогим это оборотень окажется, коли на него столько денег уйдет.
– Ничего, – успокоил я рачительного хозяина, – мы потом с Трегубова деньги стребуем.
– Ну, только если так!
За разговорами мы вошли в село. Жили трегубовские крепостные в скудости. По пути нам не встретилось ни одной новой избы. Видимо, Вошин, при попустительстве помещика, был экономным человеком – обдирал крестьян как липку. Пора была страдная, и народа не было.
Только около церкви нам встретился крестьянин на чем-то, отдаленно напоминавшем телегу, и показал, где найти кузнецу. Мы прошли в конец села к изрядному глинобитному зданию с прокопченными стенами.
– Есть кто живой? – крикнул я в «мрачные недра» кузницы.
Оттуда, не спеша, вышел крупный мужик в кожаном фартуке.
– Чего нужно? – спросил он без обычной крестьянской робости, исподлобья рассматривая нас с Иваном.
– Кузнец нужен.
– Я кузнец, – вежливо ответил он.
– Можно войти? – спросил я, приятно удивляясь такому непривычному независимому поведению.
– Входите, коли не шутите, – разрешил мастеровой, сторонясь от входа.
Мы вошли внутрь. Посередине помещения располагался большая печь с горном. Рядом с ней стояли верстак и невообразимой величины колода с наковальней. По стенам висело множество непонятного на первый взгляд инструмента. Из-за меха высунул чумазый любопытный нос подросток лет тринадцати. Кузнец прошел следом за нами и наблюдал, какое впечатление производит его мастерская.