Еще правда и то, что опасение в том, что теперь я буду числиться у него в наипервейших врагах, не добавляло особого оптимизма. Человек он, судя по поступкам, жестокий, изобретательный и предприимчивый. Таких, как он, в числе живых врагов лучше не иметь, чтобы потом не шарахаться от каждого куста. Потому-то остро и встал вопрос, как помочь ему завершить свою жизнь на плахе или на каторге.
В доме было тихо, и я незаметно для себя уснул. На этот раз разбудил меня управляющий. Вид у него был не то обиженный, не то виноватый, я спросонья не разобрал.
– Вот ты, батюшка, давеча сердиться изволил, – зачастил он, как только я открыл глаза, – а только моей вины в том нет!
– Что случилось? – не сразу понял я, медленно возвращаясь к действительности.
– Я, хотя Фекла и болеет, всей душой хотел поспособствовать! Ан, нет! А кто виноват? Скажешь опять я?
– Какая еще Фекла? Кто в чем виноват? – безо всяких эмоций спросил я, начиная привыкать к сложному течению мыслей аборигенов.
– Известно какая, Ваньки Сивого жена. А уж так хороша баба, я тебе скажу, батюшка! Как боком поведет, чисто пава! А уж полнота у ней, да сдобность – чисто ангельские! – сладостно жмурясь, сообщил управляющий.
– Ну, полнота, дальше-то что? – попытался я столкнуть рассказ с мертвой точки. Взывать к разуму, как и краткости, было абсолютно бессмысленно. Такая бестактность обычно только замедляла дело.
– Так я и говорю ей, Фекле, то есть, не ешь, говорю, Фекла столько сладкого, а она думаешь, послушалась? !
– С Феклой понятно – объелась. Теперь говори, где сторож?
– А я о чем толкую? – искренне удивился Кузьма Платонович. – Как Фекла животом занедужила, а тут ты сердиться начал, я и говорю Ваньке Сивому: ты, говорю, Ванька Сивый, за бабой бы лучше смотрел.
– Ванька Сивый – это кто, сторож? – перебил я управляющего, – Ты, вроде, его раньше по-другому называл?
– Какой Ванька Сивый сторож! Ты шутишь, что ли, батюшка! Ванька Сивый Феклин венчанный муж, и не сторож он, а, совсем наоборот, буфетчик! То есть даже не буфетчик, а ежели по полной форме, просто так, дрянь человек.
– Мне нужен сторож! – со стоическим терпением уточнил я, понимая, что без хитросплетения всех мельчайших подробностей жизни Феклы до истины добраться не удастся.
– А я о чем толкую?! – уже всерьез обижаясь на мою тупость, воскликнул Кузьма Платонович. – Потому, как Фекла болеет, я и не хотел Ваньку-то Сивого беспокоить.
– И что?
– А тут ты серчать начал.
– Начал, – подтвердил я.
– Я Ваньку-то Сивого и послал за Митричем.
– Теперь понятно, и где же этот Митрич?
– Митрич, он – неведомо где. Этого я тебе так не скажу. Он, знаешь, что учудил! В бега ударился.
– Это точно? Убежал?
– Так как же иначе? Фекла – она, как дите малое, сластена, хоть сама со станом и касательно боков…
– Понятно, можешь идти. Фекле привет передавай, да смотри, чтобы тебя Ванька Сивый за жену не зарезал.
– Окстись, батюшка, что же ты такое говоришь! Разве можно этакое даже подумать!
– А ты не проверяй, какие у чужих жен бока и не обкармливай их сладким! – зловеще сказал я вслед удирающему Кузьме Платоновичу.
То, что сторож ударился в бега – преступление серьезное и сурово караемое, за которое можно было попасть под кнут, в лучшем случае под плети, почти полностью подтвердило мою гипотезу, что Вошина выпустил кто-то из своих. Сколько у него осталось в поместье соглядатаев и помощников, можно было узнать только с Алиной помощью. Ее же я меньше всего хотел втягивать в эту историю. К тому же у Трегубова была такая многочисленная дворня, что проверить всех было затруднительно. Этот вариант я оставил напоследок, если не удастся выйти на преступника другим, более простым путем.
Атласный диван вернул мне силы и оптимизм. Выходить сегодня на поиски оборотня было поздно, время приближалось к обеденному, и пропустить, как вчера, такое приятное мероприятие мне очень не хотелось.
С наплывом гостей, чувствуя себя гвоздем программы, Василий Иванович не жалел никаких затрат, чтобы пустить соседям пыль в глаза. В том, что касалось еды, она, эта пыль, была удивительно вкусная. Поваром у него состоял натуральный французский кулинар, служивший у самих Монморанси, точнее, у одного из представителей этого известного французского рода, Матье-Жан-Фелисите, герцога де Монморанси-Лаваль.
В разгар революционного террора герцог, до того поддерживающий третье сословие и чуть ли не саму революцию, опасаясь за свою жизнь, вместе со всей челядью бежал в Швейцарию. Там у него повара переманил богатейший помещик Лев Дмитриевич Измайлов, позже прославившийся на всю Россию самодурством. От него месье Жан, так звали повара, перешел к нашему сибариту Васятке, когда тот недолго служил в Петербурге после воцарения нынешнего императора.
Француз знал себе цену и готовил стол только для больших банкетов, зато, по словам очевидцев, это были подлинные произведения кулинарного искусства. О вчерашнем торжественном ужине мне успели рассказать, как я только вернулся, сразу несколько человек, и я не собирался пропустить сегодняшний большой обед. Я пока был знаком с творчеством только учеников маэстро и с нетерпением ждал встречи с самим мастером.
Просто так болтаться по дому было скучно. Аля, занятая «светской жизнью», компанию мне составить не хотела, наслаждаясь в компании местных дам болтовней «об их, девичьем». Я понимал, что такого рода общение ей необходимо, чтобы не чувствовать себя в гостиных белой вороной, и не приставал со своими проблемами – терпеливо ждал приглашения к обеду. Мы, в эпоху электронных индустриальных развлечений, так привыкли к тому, что нас все время чем-то занимают «высокотехнологические друзья»: динамики и телевизионные экраны – что, оказавшись предоставленным самому себе, не знаем, чем занять свободное время. Поэтому, чтобы не киснуть в одиночестве, мне пришлось отправиться в курительную комнату, где проводили досуг обитатели дома и многочисленные гости.