Примечаю, где воздух мерцает. На стоянке. У бокового входа. Пара мерцаний – в коридоре, и даже если в сестричкиной палате их нет, так вот одно прямо напротив ее двери.
– Видок у нее тот еще, – шепчет Рози.
Я киваю, пережидая, – вдруг опять нахлынет красная волна, насчет которой беспокоилась Рози на стоянке, но ничего особенного не чувствую. Не скажу, чтобы, глядя на сестричку, вдруг пустила сопли. Мне ее не жаль, но и желания придушить ее или врезать кулаком в лицо, как бывало раньше, не испытываю. Что вовсе не значит, будто я готова отказаться от задуманного.
– Пожалуй, – наконец отвечаю я Рози. – Но она еще узнает, что такое душевные муки, или как там называется то, что со мной было…
– Думаешь, она не проснется, когда мы начнем ее шевелить?
– Не знаю, а какая разница? Ну, проснется, закричит, так ведь пока медсестра добежит, мы уже нырнем в то мерцание, а им туда ходу нет.
– Так что, берем? – спрашивает Рози.
Я весь день обдумывала предложение Рози, и с каждым разом оно выглядело все привлекательнее.
– Ну, мы же не за тем пришли, чтоб вручить ей медаль «Лучшая сестра»?
– На вид она ничего не весит, – замечает Рози. – Я ее возьму, а ты делай, что там надо с твоими мерцаниями.
Я в последний раз оглядываю Джиллиан Мэй, мирно спящую на кровати. Она ушла далеко – вглубь страны снов, надо полагать. Даже не вздрагивает, когда Рози поднимает ее с постели.
– Рэй?
Я киваю и выхожу в коридор. С обеих сторон никого.
– Порядок, – тихонько говорю я в дверь палаты.
Рози, надо отдать ей должное, еще девчонкой выглядела хрупкой, но сила в ней была и теперь есть. Она отступает от кровати с моей сестричкой на руках, будто в той и фунта весу нет. Голова Джиллиан Мэй свешивается у Рози с одной руки, ноги – с другой, а руки болтаются, словно они тут ни при чем. Но она не просыпается. Черт возьми, даже дыхание не изменилось.
Рози несет ее ко мне. Я держу рюкзачок в одной руке, а другую кладу Рози на плечо и направляю ее в невидимое для нее мерцание.
– Эй! – слышится с поста чей-то крик.
Не стоит даже оборачиваться. Мы проходим через мерцание, и нас нет.
Джилли
Однажды давным-давно…
То ли мои способности к ориентации совершенствуются, то ли проказливая судьба, забросившая меня в прошлый раз в «Гостиницу Забытых Звездами», на минутку отвернулась, только я попадаю в точности куда целилась – на широкое перекрестье ветвей на полдороге к вершине величественного древа. А может, при последнем переходе границы у меня был очередной провал памяти, потому что, очутившись здесь, я не сразу соображаю, где нахожусь и что собиралась сделать. Впрочем, это быстро проходит.
Поднимаю голову – вершины не видно. Долгонько придется карабкаться к тем волшебным прутикам.
Дерево чуть покачивается – точно стоишь на плоту, а под ним плавно струятся речные волны. Я выглядываю в разрыв между ветвями и через кроны деревьев, столпившихся в Большом лесу, смотрю на запад, где холмы карабкаются к горным вершинам. Гостиница отлично видна, и меня это удивляет – теперь-то я знаю, что она не так велика, чтобы разглядеть ее на таком расстоянии. Насмотревшись, поворачиваюсь к стволу, оплетенному вьющейся порослью. Путаница ветвей и лиан – настоящее крысиное гнездо.
Пора начинать восхождение.
Я даже радуюсь предстоящей физической работе. Наверное, мне бы сейчас и канавы копать было в радость, лишь бы забыть о Сломанной Девочке, которой никакая работа не под силу. Даже с постели сама встать не сумеет. И ложку до рта донести, если на то пошло. Мои мозги услужливо подсовывают мне длинный список вещей, на которые не способна Сломанная Девочка, и я потихоньку начинаю впадать в бессильное уныние.
– А ну-ка прекрати! – прикрикиваю я на себя.
– Я не могу, не могу, – отвечает мне кто-то срывающимся голосом.
До меня в конце концов доходит, что этот «кто-то» – не я сама и не птицы, щебечущие в разросшейся на стволе чаще.
Голос Тоби я узнаю сразу, но не сразу вижу его, прикорнувшего с несчастным видом в гнездышке из переплетенных лиан. Он поднимает ко мне лицо: по щекам текут слезы, глаза красные и припухшие.
– Я такой плохой, – говорит он.
Я приближаюсь к нему так, что наши головы на одном уровне, хотя смотреть на него мне приходится сквозь зеленую решетку ветвей.
– Чем это ты так плох? – спрашиваю.
– Я… ты все правильно про меня сказала. Я правда подружился с тобой, чтобы ты мне помогла добраться до волшебных ветвей. Чтобы не пришлось истаять и умереть.
– Ну, тебя можно понять, – отвечаю я. – Тебе страшно. Я знаю, что такое страх.
– Нет, просто я плохой, плохой! Тебе… тебе надо найти себе настоящего друга.
Я просовываю руку сквозь заросли и кладу ладонь ему на колено.
– Друзьям полагается держаться вместе в горе и радости, – говорю я. – Будь я хорошим другом, помогла бы тебе добраться до верхушки и не донимала сотней вопросов.
Он шмыгает носом:
– Сотни ты не задала.
– Это просто так говорится. Он вытирает нос рукавом.
– Ну, – говорю я, – давай выбирайся оттуда.
– Попробую…
Даже с моей помощью ему не сразу удается выпутаться из этой чащи. Наконец он оказывается рядом со мной – все такой же понурый, плечи ссутулены, взгляд опущен, лишь бы не смотреть мне в глаза. Так что я обнимаю его, и это помогает. Сразу видно, как он воспрянул духом. Беда в том, что воспрянул он чуточку больше, чем нужно. Приходится поспешно отстраниться.
– Ух ты! – восклицает он. Засовывает руки в карманы, оттягивая штаны вперед, чтобы спрятать выпуклость. И при этом ухмыляется во весь рот. – Видишь, я же говорил, у меня есть пенис, – говорит он.
Я невольно улыбаюсь в ответ:
– Ни минуты не сомневалась.
– Если тебе все-таки понадобится дружок…
– Ты будешь первым на очереди, – заверяю я его.
Вижу, нрав у него все такой же непостоянный. В один миг переходит от шутовства к серьезности или, как сейчас, от горя к шутовству. Но я не против. Тяжело было видеть его в таком унынии.
– И давно ты здесь прячешься? – спрашиваю я.
Он пожимает плечами:
– Не помню… Дни. Или недели. Сколько тебя не было?
– Ну уж никак не недели.
– Ты по мне скучала?
– По правде сказать, – говорю я, – скучала.
– И я. Обещаю, теперь я буду настоящим другом.
Он вынимает руки из карманов, и штаны ложатся ровно, не топорщатся больше.
– И что ты собираешься делать? – спрашивает он.
Я тычу пальцем вверх.
– Нет, нет, – бормочет он, – этого больше не надо. Я же сказал, я буду настоящим другом. Ты не должна больше ничего для меня делать.
– Это для меня надо, – говорю я. – Потому я здесь и появилась.
– Тебе понадобилось волшебство?
– Всем нужно волшебство, – говорю я.
– Оно и так всюду есть, – возражает Тоби, – просто мало кто его видит. Наверно, нам скорее нужны чудеса.
Я гляжу на него, вспоминая, рассказывала ли ему о Сломанной Девочке, в которую превращаюсь, уходя из этого мира-собора. Но вслух говорю только:
– Чудеса – это хорошо.
– Только бывают редко, – замечает Тоби. – Думаешь, их можно заслужить?
– То есть добравшись до тех волшебных веточек на вершине?
Он кивает.
– Попробуем проверить.
И мы снова лезем вверх. Все равно что карабкаться по сетке, сплетенной из ветвей и лиан. Я наслаждаюсь ощущением своего тела. Об опасности не думаю, хотя, словно для того, чтобы не дать мне чересчур зарываться, какая-нибудь лиана время от времени лопается у меня под ногой, и я повисаю, чувствуя, как замирает сердце, пока нога не нащупает новую опору. После этого я некоторое время держусь осторожнее.
– Познакомилась я с твоим другом Гремучкой, – говорю я Тоби, когда мы останавливаемся передохнуть.