Сколько я здесь сижу, боясь шелохнуться? Долю? А может, час? Я открыла один глаз. Делать этого не хотелось, но кто-то упрямо тряс яблоню и, подпрыгивая, цеплял мою ногу. Я, грешным делом решила, что пришло время расплаты, но сообразила, что соседка вряд ли станет скакать под деревом с шипением: «Слезай скорее, дурак, а то все ноги повыдёргиваю!». А даже если и станет, звуков будет поболе и погромче. Повыдёргивать тёть Глаша, конечно, могла, но на угрозы не разменивалась бы.
Под деревом стоял долговязый мальчишка с серыми, как у взрослого, волосами. Он ещё раз подпрыгнул и почти схватил меня за ногу.
— Слезай! — сердито приказал он.
— Не слезу! — огрызнулась я и для пущей убедительности высунула язык. Главный аргумент в любом споре.
Я, конечно, вредничала, но на самом деле слезать не хотела по другой причине: обычно Петька и Гринька снимали меня с дерева вдвоём (а они были ребятами немелкими). Я попросту спрыгивала на головы откормленных собратьев. Не то чтобы я была такой тяжёлой… Но слезать со здоровенного дерева, имея в подстраховке единственного хилого пацана, который, того гляди, ещё и в сторону в самый неподходящий момент сиганёт (и я его не виню — сама бы так и сделала), было как-то… нет, не боязно… Хотя чего уж там?! Именно боязно!
— Прыгай давай! — не выдержал мальчишка, — Тётка сейчас вернётся!
— Тогда я буду зимовать здесь! — заявила я, покрепче обхватывая ствол.
— Значит, не слезешь? — на всякий случай уточнил сероволосый.
Я насколько могла сильно высунула язык, подтверждая его догадку.
Обычно в таких случаях говорят, что у мальчишки глаза нехорошо потемнели. Так вот, именно так они и сделали. А потом вдруг начали отливать золотом. Нехорошо и как-то, прямо, по-звериному. Он подпрыгнул так, как мог подпрыгнуть только очень тощий ловкий мальчишка, цепко ухватил меня за ступню и дёрнул. Я с визгом навернулась. Упала, конечно, прямо на него.
Было больно. Утешало, что ему, наверняка, тоже.
— Не слезешь, значит? — прохрипел он настолько ехидно, насколько это было возможно в его положении.
— Я и не слезал…аххх, синяк будет! Ты меня слез! — обиделась я.
Я попыталась встать или хотя бы отползти в сторону, но мальчишка, услышав что-то, снова дёрнул меня вниз, без всякого уважения ткнув носом в… Надеюсь, это всё-таки была земля, а не удобрение. Сам, наверное, из солидарности, зарылся в ту же кучу.
— Пошли. Тьфу, поползли. Только тихо, — велел он.
Я послушалась. Видимо, для разнообразия.
Мы доползли до зарослей крапивы у забора. Короткая перепалка — и я на личном опыте убедилась в её целебных свойствах.
После очередного самого-пресамого неприличного ругательства, которое я слышала от отца, товарищ по несчастью попросту заткнул мне рот. И очень вовремя: как раз возле того места, где мы залегли в оборону, обнаружилась толстая нога в драном чулке. Из дырки выглядывал уродливый грязный ноготь. Мне вдруг жутко захотелось сбегать до отхожей ямы. Я едва слышно ойкнула и попыталась зарыться в землю, как испуганный червяк. Интересно, червяки умеют пугаться? Если они встречались с тётей Глашей, то наверняка. Мальчишка слегка сместился, как мне показалось, чтобы в случае чего я могла беспрепятственно дать дёру.
Страшная нога в паре с второй, не менее страшной, сделали несколько кругов у яблони, откуда-то сверху покряхтели, выругались и удалились, переодически останавливаясь и, видимо, прислушиваясь. Скорее всего, потери были сочтены несущественными (а в сравнении с годами, когда мы обдирали яблоньку, аки липку, это действительно было так).
Я в ужасе следила за удаляющейся спиной и не сразу поняла, что задержала дыхание. Сведённый судорогой живот вернул в позорную реальность: справа сопел ехидный герой, которого ещё предстояло благодарить.
— А пищишь, как девчонка. — попытался оскорбить меня мой спаситель.
— Мне — можно, — с достоинством ответила я. — Я и есть девчонка.
Мы сидели на крыше сарая, болтали ногами и грызли яблоки. Не те, что с ребятами пытались стащить, а другие — большие и сладкие, хотя и жутко червивые. Невесть где в самом разгаре лета их добыл новый знакомый.