— Но что было нужно этим психам — ее родственникам? Чего они хотели на самом деле? Даже у чокнутых есть какая-то цель. Сатанистами они были, что ли?
— Не знаю. Никто не сходил к ним и не спросил. А кто узнавал об их странностях… уже никому не мог о них рассказать. Та девушка — исключение. Подобные вещи иногда случаются, Катя. Просто случаются. Так же, как и повторяющиеся дни.
— Где она сейчас? Та девчонка?
— Та девчонка вышла замуж, через три года родила дочь, потом — сына. Закончила университет.
— Это ведь было очень давно, да?
— Очень. Слишком давно, чтобы что-то исправить.
Еще в советское время. Когда о сатанистах ни одна кошка не мяукала. Или котенок.
— Я… могу с ней поговорить?
Зачем? Что это даст — здесь и сейчас?
— Ты уже разговариваешь.
Вот так раз. А еще хорошо бы кто-нибудь объяснил Зорке происхождение мурашек по всему телу. Будто родня Галины Петровны вдруг выскочит из-за угла. И как…
Бред!
Зачем Зорка вообще сюда пришла? После такого это уже психолог не захочет ее видеть. Подобных исповедей не прощают.
— Я никому не скажу. Честное слово.
— А никто и не поверит. Кроме тех, кто заинтересован в моей смерти, а они, я надеюсь, очень далеко отсюда. Когда я упомянула Восток — ты ведь поняла, что всё это случилось далеко не в Питере. Мой муж умер еще в прошлом году, дети выросли. А моей старшей дочери был бы сейчас тридцать один год… будь она жива.
— Почему вы так думаете?
— Чувствую. Ты говорила о цели. Даже у фанатиков она есть. Особенно у членов некоторых сект. То, что я тогда видела, — жертвоприношение. И иногда жертвовать нужно не только котят.
Да. С котят все только начинают.
Точно — не нужно было сюда приходить. И без того паршиво.
— Вы были не виноваты…
— Ты бы бросила своего ребенка, Катя?
Не стала бы рожать. Кинулась бы пить противозачаточные.
Но взаперти это сделать трудно.
— Вы его не бросали.
— Бросила. Кстати, фамилия моей матери — Коршунова, бабушки — Болотова. Если встретишь таких людей… сама понимаешь. Впрочем, мать — уже старуха, а бабушка, надеюсь, в аду. Катя, я вовсе не хочу проводить параллелей между твоей и моей историей. Но мне кажется, столько несчастий просто не может свалиться на одного и того же человека без причины. Я не зря так заинтересовалась твоим прошлым. Понимаешь, у меня еще при первой встрече появилось ощущение… что тебе жизнь тоже дает попытки переиграть ситуацию и спастись. И мне кажется, наши с тобой истории — это всего лишь две маленькие вершинки одного огромного айсберга. А он под водой, и его пока не видно. Я в свое время побоялась его вытаскивать… и не советую и тебе.
— Я не боюсь! — Зорка усмехнулась. — Нет, вру — боюсь, конечно.
— Теперь ты понимаешь, почему я сказала, что ты правильно поступила? Я не хочу тебя пугать, но… Было бы хуже.
— Этим меня уже не испугать. Если б в тот вечер я не ушла из дома — скорее всего, меня бы уже не было. И… наверное, Жени тоже. Я это понимаю.
— У меня есть еще одно предчувствие. Ты и я — допустим, у нас несколько жизней. Но не бесконечное количество. И я не знаю, сколько еще осталось. Может, только одна. Проверить невозможно — больше у меня таких ситуаций не было. И тогда ты свою попытку уже израсходовала. Скажи, Катя, что ты собираешься делать дальше?
— Забрать летом Женьку и сбежать.
— А мама?
— Может, ей станет лучше.
— А если не станет? И подумай сама — отпустит ли тебя так уж легко твоя тетя? Вспомни — она в тебя «вложилась». И ты пока еще ничем не отдала долг.
— А вот теперь мне становится страшно, — вдруг призналась Зорка. Как товарке по несчастью.
Страшно. Но не так, как раньше. Судьба уже спасла один раз. И не только Зорку. Другим везет даже меньше.
— Уж не решила ли ты рискнуть своей возможной неуязвимостью и сыграть с судьбой? Будь осторожна. Не дай превратить себя в шахматную фигуру. Ими жертвуют. Даже ферзем.
— А королем?
Какая разница?
— Король — слабая фигура. И от рождения обладает кучей привилегий. Ты — не король.
— А кто игрок? И что за игра?
Для подобных игр Зорка определенно не подходит. И даже для подобного разговора.
— А он в том самом айсберге. Или игроки. Я не знаю, Катя. Я рисковать не стала. Я предпочла просто устраниться и тихо, без риска прожить свою короткую человеческую жизнь. Возможно, вторую и последнюю.
— А где убийца моей сестры? Тоже в айсберге?