Ротный знал, что в одиночку «дедовщины» ему не искоренить; что это должна быть систематически и коллективно осуществляемая работа всего украинского общества; что во многом в «дедовщине» виновато не только Армия, но и само гражданское общество; что Рыжие, Арбузовы, Кимы попадают в Армию с «гражданки», с Улицы, и часть вины в том, что такие, какие они есть, лежит и на школе, и на родителях, и на самом Государстве, Обществе и Эпохе, породивших их.
Отправив роту на зарядку, Иголка поднялся к дежурному по части, командиру первой роты батальона связи капитану Немоляеву, пообщавшись с ним, поднялся к себе в кубрик – проверить, чем занимается Куриленко. Рыжий уже успел припахать «гуся» с соседней роты (это был Сидор), и «гусь», под пристальным взглядом «деда», с метлой в руках бодро убирал эрмэошный кубрик.
Иголка, увидев это, выгнал Сидора, а Рыжего ладонью ударил в ухо:
– Два наряда внэ черги!
Рыжий мрачно молчал.
– Рядовый Куриленко, я нэ зрозумив?
– Есть два наряда вне очереди!
…Сержант Ржавин семенил сбоку строя.
Дробышев ликовал и злорадствовал: «Сука рыжая, так тебе и надо, козлу…» Он неторопливо бежал в общем строю по мокрому, в опавших листьях, асфальту. Зазевавшись, нечаянно налетел на бежавшего впереди него Кима.
– Ты что, гусяра, охерел! – Ким зарядил ему оплеуху. – Глаза разуй, урод!
Пробежав три круга, рота вернулась к казарме. Иголки у крыльца уже не было. Солдаты, постояв минут пять, перекурив, вошли в казарму, поднялись к себе в кубрик.
Ротный был там. Он сидел на табуретке, наблюдая за Рыжим, который натирал пол «машкой». Как только ротный ушёл в каптёрку, Куриленко, бросив «машку», крикнул на «гусей»:
– Ну, вы шо… оборзели, падлы? А ну, шуршать! Быстро! Шустрей, шустей! Шевелите булками!
«Гуси» бросились «шуршать». Дробышев заправил койку Рыжего и Кима. Арбузов – сержанта Ржавин, рядового Стецко и Рудого. Вдовцов с Вербиным занимались полом.
Потом ротный повёл солдат в столовую.
На завтрак давали картошку-пюре, по два куска жёсткого мяса с простенькой подливкой.
– Дробь, порцию мне! – крикнул Ким с соседнего стола.
– Вербин, и мне тоже! – охотно поддержал Куриленко.
Дробышев метнулся к раздаче, выпросил у поваров две дополнительные порции, отнёс «дедам». Сел к своим за стол, продолжил прерванный завтрак. Вдовцов уже допивал чай.
Глава 11
Утренний развод части прошёл как обычно. Командир, подполковник Самовалов, высокий стройный мужчина, с мужественными резкими чертами лица, в прошлом участник Афганской войны, поставил перед личным составом дневные задачи и всех распустил.
К роте подошёл начальник склада ГСМ прапорщик Марчук, плотный, крепкого телосложения мужик, с тёмными широкими усами и твёрдым, с ямочкой, подбородком.
– Дэ там мои?
Отделение ГСМ, покинув роту, перестроилось в стороне в две колоны по четыре человека. Вербин, Вдовцов, Дробышев. Остальные были «деды» – Куриленко, Ким, сержант Ржавин, Лопатин и Рудый.
Марчук повёл их. Шли дворами, между трёхэтажных, серых, унылых «хрущёвок». Район, по которому они шли, был старым и своим грязным унылым видом создавал неприятное впечатление.
Несмотря на то, что Говерловск был основан ещё несколько веков назад, при владычестве Речи Посполитой, энергично строиться он стал только при советской власти. При Хрущеве во всех городах и весях Советского Союза бурно строились типовые панельные дома. Стоились как «временное жилище», на двадцать лет. Но свергли Хрущева. Пришёл к власти Брежнев. «Хрущевки» продолжали стоять. Брежнев умер. После него было ещё несколько «временщиков». «Хрущевки» по-прежнему стояли. В них не делался капитальный ремонт. В них гнили и ржавели трубы. Осыпалась штукатурка. Худились крыши. Прорывало воду в подвалах.
Но «правителям» не было до них никакого дела. «Временщики» были охвачены глобальными проектами.
А внешний вид домов и людей, их населявших, год от году становился всё хуже и хуже…
…От части пешком до аэродрома – рукой подать. Двадцать пять минут ходу бодрым армейским шагом.
Утром на ГСМ всегда полно народу. Марчук ещё не открыл Контору, а его уже ждали водители. Дежурный тягач, командирский водитель, «кислородка», «азотка», особисты.
Утро для «гусей» всегда тяжёлое. Особенно для тех, кто работает на ГСМ. Арбузову, который уходил в Автопарк, было гораздо легче. Там с ним работали в основном «черепа». Из эрмеошных «дедов» в Автопарке был только Стецко. Одного «деда» обслужить всегда легче, чем пятерых. А чужие «деды», старослужащие соседних рот, Арбузова не трогали. У них свои «гуси» были.
Гэсеэмовскми «гусям» жилось куда сложнее! Вербину, Дробышеву и Вдовцову – троим – приходилось работать за всё отделение, состоящее из восьми солдат. «Деды» же в это время обычно играли в нарды, когда была свободна доска, или резались в карты, если этого не видели офицеры и прапорщики: игра в карты в части жестоко пресекалась.
Торопливо переодевшись, Дробышев, Вдовцов и Вербин пошли на склад. Открыли кладовую, где хранился ручной насос и стояли накануне приготовленные бочки с бензином. Стали заправлять водителей. Разумеется, заправляли в порядке срока службы: сперва «дедов», потом «черепов» и только потом остальных…
К одиннадцати часам дня основной наплыв водителей обычно заканчивался. Тогда удавалось передохнуть.
«Гуси» спрятались за двадцатипятысячниками НЗ, в которых хранилась солярка. Закурили. (Курить на ГСМ – строго-настрого запрещалось. Кругом – огнеопасные жидкости. Но, как известно, «запретный плод сладок». По мнению солдат, очень весело курить, сидя рядом с ёмкостью, в которой хранится двадцать тонн солярки.)
– Не слышно, когда зарплату нам будут давать? – поинтересовался Дробышев.
– А тебе не всё равно? – спросил Вербин. – Один хрен деды отберут всё себе.
Дробышев этого не знал. В учебке зарплату никто ни у кого не отбирал. Были, конечно, неприятные факты, когда свои воровали у своих, но это было исключением из правила. Конечно, солдатская получка – это смех сквозь слёзы, но вдвойне обиднее, когда у тебя отбирают последнее.
– Нас, кстати, «расстегнуть» скоро должны, – с удовольствием сказал Вдовцов.
– Скорей бы. Надоело уже простым «гусём» ходить.
– Скоро только кошки родятся, – съязвил Вдовцов, затушив о подошву сапога окурок, и вдавил его в мокрую глину
– Эх, сейчас бы водки… грамм сто, не больше. Кусок копчёной колбасы, хлеба и пару солёных огурцов, и я бы считал себя вполне счастливым человеком, – мечтательно сказал Вербин, ложась на высохшую за лето, старую траву.
– А я бы с большим удовольствием навернул бы тарелку мамкиных щей, – сказал Вдовцов. – Она знаешь, как у меня классно щи варит. Крутые! Как бухнет сметаны, своей, домашней, густой… В ней аж ложка стоит. А в щах кусок говядины жирный! Вот тогда к ней стакашок самогона – грех не выпить. А ещё непременно… кусок сала на хлеб. Посыпать чёрным перцем.
– А почему не красным? – с улыбкой поинтересовался Дробышев.
– С чёрным лучше. Хотя от сала, посыпанного красным перцем, я тоже не откажусь!
– А я бы сейчас копчёного мяса с квашенной капустой даванул… – высказался Дробышев.
– Да, квашенная капуста – это сила, – согласился Вдовцов.
– Вань, а ты чем после армии намерен заниматься? – спросил вдруг Дробышев, резко сменив тему разговора.
– С отцом в деревне своё хозяйство буду вести. У нас четыре коровы, два быка, двадцать овец, куры, гуси, утки… Короче, хозяйство не маленькое. Но на жизнь хватает… Во всяком случае… мясо со стола у нас никогда не исчезает.
– А у тебя батёк кем работает?
– На току, в колхозе.
– Стало быть, зерно и корма у вас халявные?
– А то что ж?.. Разве можно такое хозяйство держать, не имея халявного зерна?
– Не знаю. Я человек городской, с сельской жизнью незнакомый. Вот на моей родине, в Вельяминовске, – это в России, – отцы моих друзей… подались в фермера. Купили колхозные трактора, грузовые машины… Кто пасеку держит…