Дробышев вышел из теплушки. Он был рад, что отделался от назойливого, одержимого котельщика…
Вычерпывая воду, Сергей поднимал её на верёвке, а, сам размышляя над жизнью, не переставал удивляться людской наивности и тупости.
Вернувшись, он был вынужден снова слушать скучные доводы сорокалетнего балбеса о перспективах финансовых пирамид и о том, как в течение короткого времени можно стать миллионером.
– Вы не возражаете, если я прилягу? – зевая, спросил Дробышев, укладываясь на топчан, заваленный засаленными телогрейками. – Что-то спать охота.
– Конечно-конечно, – охотно согласился дядя Славик.
Дробышев быстро уснул, а дядя Славик ещё долго сидел при тусклом свете настольной лампы, изучая брошюру, в которой описывалась методика построения финансовых пирамид. В сознании наивного мечтателя рисовались грандиозные проекты, выстраивались воздушные замки, грезились длинноногие красавицы с пышными бюстами и шикарные лимузины, залитый огнями вечерний Нью-Йорк, статуя Свободы, ночные клубы, казино, китайские кварталы…
Ночью Дробышев дважды поднимался, вычёрпывал воду.
Утром он сходил с ротой в столовую на завтрак и, вернувшись в котельную, стал читать взятую в кубрике книгу «Двенадцать стульев» И. Ильфа и Е. Петрова.
Это было любимое произведение Дробышева. До армии он читал его семь раз. Два раза прочёл в учебке, и сейчас перечитывал по десятому разу. Ему нравилась книга своим искристым юмором, динамичным сюжетом, лихим характером прохвоста Бендера. Читая про ресторан, он смеялся над пьяным Кисой и его приключениями.
Вечером на ужине он рассказал Вдовцову о безумных проектах дяди Славика.
– Не бери в голову. Он придурок, – сказал Иван. – Хотя, впрочем, добряк из добряков. Жаль, конечно, человека. Таким тяжело по жизни. Он разведён. Его бросила жена. Ушла от него с ребёнком. А он не курит, не пьёт. Ведёт положительный образ жизни.
– И даже матом не ругается, – добавил Вербин.
– Одним словом, лох, – насмешливо ввернул Арбузов. – А лохов надо разводить. Вот его и разводят… продвинутые пацаны.
– Га, га, га – раздалось конское ржание Пуха, Найды и Штырбы.
В этот же день в часть прибыло человек семьдесят новобранцев.
На них прибежали смотреть старые «черепа» – Штырба, Комари, Найда. С прибытием в часть «запахов» они автоматически становились «дедами».
Новобранцы нерешительно стояли у здания казармы ОБАУ, дожидаясь сопровождавшего их офицера. Он ушёл с документами в штаб дивизии, оставив новобранцев под присмотром сержанта.
В глазах новобранцев читались неуверенность, «зашуганность».
– Шнэксы, вешайтесь! – с ненавистью крикнул им Найда, погрозив кулаком.
– Вешайтесь, падлы! – поддержал его Комари.
Новобранцы испуганно посмотрели на них, плотнее сбились в кучу, как цыплята вокруг наседки.
Молодым освободили казармы ОБАУ. В этой казарме будет располагаться «карантин». Через месяц после принятия Присяги «карантин» расформируют, а солдат раскидают по ротам.
…Ночью в РМО пьянствовали. Сегодня Куриленко с Кимом вынесли с ГСМ две канистры бензина, продали гражданским. «Гуси» сбегали за водкой к бабе Ане.
Рыжий «центровал», разливая спиртное по кружкам.
В кубрик зашёл дежурный по батальону лейтенант Завражный. Его ребята не боялись. Про таких обычно говорят «свой в доску парень».
Лейтенант Завражный только в этом году закончил Львовское военно-политическое училище, факультет журналистики. Ему хотелось попасть в Киев, в центральную газету Министерства обороны Украины «Народна Армiя». Но по распределению он попал сюда.
Ему сейчас было всего двадцать три года.
По своей натуре, он был разгильдяй, каких свет не видывал. Баловался «травой». Несколько раз вместе с Арбузовым и Бардо, закрывшись в каптёрке, Завражный пропускал «косой» на троих.
– Борян, – обрадовано воскликнул Арбузов, – иди с нами, сто грамм пропусти.
– Пацаны, я бы с удовольствием. Но я сейчас при оружии, – Заражный похлопал себя по кобуре с пистолетом, висевшей на поясе. – А пьяный я дурак. Могу вас пострелять.
Арбузов рассмеялся.
– Борян, вот за что уважаю тебя, братан, так это за чувство юмора.
– Нам без юмора никак нельзя, – молодой офицер снял с себя фуражку и присел на койку рядом с Арбузовым.
– Борян, а правду про тебя народ говорит, будто ты Руничу хавло начистил?
– Было дело.
– А за что, если не секрет?
– А он, мудак, в декабре мне семь нарядов поставил. И три из них в ночь с субботы на воскресенье попадают. Это ж что ж… получается. Воскресенье – единственный полноценный выходной на неделе, а у меня целых три воскресения похеренными оказываются?
– Типа, молодого нашёл? – сочувственно вставил Куриленко.
– Ну, да.
– Руничу давно нужно было хавло намылить, – сказал Арбузов. – Он меня уже задолбал на разводах. Как я заступаю в наряд, он меня напостой обязанности дневального спрашивает. Я ему говорю: «Товарищ майор, вы у меня их пятый раз спрашиваете». А он говорит: «Если будет надо, я у тебя их ещё в сорок пятый спрошу».
– А шо это Рунич вам графики дежурств составляет?
– А то кто ж?
– Борян, а вы когда отдежурите, вы «волыну» дежурному по части сдаёте?
– Да. У него там сейф для хранения стоит.
– А домой с собой вы имеете право забрать?
– Свободно. Только зачем? Чтоб меня где-нибудь в подъезде по голове монтировкой приголубили. Выхватят «волыну» – и тогда ищи, свищи ветра в поле. А меня за утерю табельного оружия – под трибунал. И к «хозяину» года на четыре. Лично я туда не спешу. Сесть мы всегда успеем.
– Что верно, то верно, – согласился Куриленко.
– Борян, а можешь мне дать «волыну»? – попросил Арбузов. – Газовый в руках держал, а боевой… никогда.
– Держи, – Завражный улыбнулся. Расстегнул кобуру, достал пистолет, извлёк магазин, проверил, нет ли патрона в патроннике, и протянул Арбузову.
Витёк взял пистолет. Он с трепетом и восхищением ощутил мелко-ребристую поверхность рукоятки и приятную тяжесть пистолета. Передёрнул затвор, нажал на спусковой крючок. Ударил курок.
– Здорово!
Пистолет пошёл гулять по рукам солдат.
– Так, ладно. Хорош, – сказал Заражный, забрав оружие у Пуха. Снарядил магазином, вложил обратно в кобуру. Застегнул её и пошёл на выход.
– Так, пацаны, у меня к вам просьба! Допьете, тихо рассосались по своим койкам, по батальону не лазить, морду друг другу не бить. Шнэксов не строить.
– А у нас их нет, – ответил Арбузов.
– Тем более.
Глава 28
Будний день. Половина четвёртого. В коридоре штаба части – огромная очередь, толкучка, разговоры, шум и ругань. Особая концентрация людей у дверей финансовой части. Сегодня выдавали зарплату.
В Независимой Украине 1994 года зарплату военным платили с трёхмесячной задержкой. Несмотря на то, что сейчас был конец ноября, зарплату выдавали сегодня за август.
Кто-то весельчаков пустил «утку», что денег на всех не хватит, и из-за этого у окошка кассы возникло суетливое движение.
Подходила очередь лейтенанта Завражных. Он сильно нервничал. Он стоял здесь с восьми утра. Именно сейчас он, как никогда, нуждался в деньгах. Через две недели у него была назначена свадьба; дома его ждала красавица-девушка, сегодня они договорились идти в театр, уже были куплены билеты на семь часов вечера, и влюблённый юноша переживал, что опоздает на встречу.
А сейчас лейтенанта Завражных всё больше и больше возмущало, когда, к окошку кассы, расталкивая других локтями, пролазил то один, то другой старший офицер части. Первым, виновато улыбаясь стоявшим в очереди женщинам, протиснулся начальник продслужбы майор Мороз, затем пронырнул начальник штаба майор Ромасюк, командир батальона связи подполковник Голубенко, командир БАТО майор Сидорчук…
Терпение лейтенанта лопнуло, когда к окошку кассы, наступая другим на ноги, полез его давний недруг, офицер службы войск майор Рунич.