– Давай, обменяемся птичками. У тебя одни хрен деды отберут. А мне они нужнее.
Дробышев, подумав, согласился. В вещмешке у него была бутылка водки, которую сунули ему друзья. Сергей, опасаясь, что при осмотре вещмешка её отберут офицеры, попросил дневального спрятать у себя, а вечером ему отдать. Дневальный согласился и, взяв бутылку, скрылся с ней в кубрике.
Утром, к шести часам, пришёл старшина РМО (рота материального обеспечения) прапорщик Коломиец и, узнав, что Дробышев призывался со Львова, забрал солдата с собой. Ввёл в кубрик РМО, где уже во всю шла утренняя уборка. Два солдата возили третьего на «машке». Тот сидел, держась руками за длинную металлическую ручку. Под сапогами у него была сваренная из металлических листов платформа, в которую вставлялись широкие щетки. Так в казармах обычно натирали деревянные полы.
– Вот, хлопци, – сказал старшина, положив Сергею руку на плечо. – Це наш новый солдат. Буде служиты у нас. Прыймайтэ, – и ушёл.
Сергей опустил на пол вещмешок. Осмотрелся.
К нему подошёл рыжий солдат с красным лицом, густо усыпанном веснушками. Коренастый, широкий в плечах, несколько сутулый, он стоял, не вытаскивая рук из карманов.
– Ты кто по призыву? – спросил он с вызовом.
– Фазан, – ответил Дробышев спокойно. (Так в учебной части, откуда прибыл Сергей, назывались солдаты, отслужившие полгода.)
– Откуда прибыл?
– Из Нижнеподольска.
– Я тоже там служил. А сам откуда?
– В смысле призывался? Изо Львова.
– Жаль, – кривовато улыбнулся Рыжий. – Опять из Одессы никого нет. Ладно. Присоединяйся, – сказал он лениво, кивнув головой в сторону солдат, натиравших полы. – Уборку наводить надо.
– Я не буду.
– Не понял?
– Я не буду делать уборку! – ответил Дробышев твёрдо. Он хорошо помнил о словах дембеля-стройбатовца, с которым позапрошлым вечером познакомился в Виннице, на железнодорожном вокзале.
– Ты что, гусь, обурел? Уборку, давай, делай! Шо неясно?
– Не буду я!
Тогда одессит, как бык, угнув голову, пошёл на Дробышева, пытаясь ухватить за шею, а Сергей, внутренне давно уже готовый и собранный, улонился и крепко врезал наглецу по зубам.
К ним кинулись солдаты, растащили в стороны.
Рыжий рвался из рук, брызгая слюной, орал:
– Ты что, гусь, я урою тебя сёдня ночью! Сука! Падла! Да я порву тебя… как газету!
– Давай-давай, – ответил Дробышев и присел на свободную табуретку.
Трое продолжали наводить уборку. (Позже Дробышев узнал их фамилии – Вдовцов, Арбузов и Вербин. Как оказалось, это были «гуси» – солдаты одного с ним призыва. Молодые в роту ещё не поступали.) Остальные занимались кто чем. Кто-то подшивался, кто-то, возвращаясь из умывальника, гладковыбритый, с полотенцем на шее, брал зеркало и долго смотрелся в него. Рыжий – его фамилия была Куриленко – вытерев кровь из разбитой губы, сел играть в шашки. Мрачный, с тяжело выдвинутой нижней челюстью, кривоватым разрезом рта, он старался не смотреть в сторону «борзого гуся».
Вскоре к Дробышеву подошёл здоровенный солдат, который сегодня занимался уборкой, предложил выйти в коридор, покурить.
– Меня зовут Иван Вдовцов, – представился он, подавая широкую, как лопата, ладонь. – Я с тобой одного призыва, стало быть, гусь. Ты молодец, конечно, что так поставил себя. Но у нас так не принято. Мы, гуси, не имеем права поднимать руку на дедов. Так положено! Такая постанова. Они нас могут нагибать, а мы можем только защищаться… В ответку бить нельзя. Насчет уборки – это ты зря. Ты должен подчиниться. Все гуси делают уборку. Это не в западло.
– А я подумал, что вы духи. В Нижнеподольск уже новый призыв поступил. Мне один дембель – стройбатовец объяснил, что у них в части уборку делают только чмыри. Мол, если сделаешь хоть раз, то опустишься.
– Да, я слышал такое, – задумчиво согласился Вдовцов, – в стройбате это есть. Во всех частях – свои законы. Нет, у нас в части уборку делать не впадло. Впадло стирать дедам афганку, носки, портянки, трусы, чистить сапоги. Если тебе кто скажет, ты отказывайся. Кстати, Рыжий обязательно будет наезжать. Ты ни в коем случае не поддавайся. Лучше один раз получить по чердаку, чем потом два года вешаться. Вербина вон у нас зачмырили. Это тот, который сегодня на машке ездил. Ещё у нас в части не говорят духи. Солдаты первого периода службы называются шнэксы. Второго периода, как мы с тобой, – гуси. У вас в Гайсине их называют фазанами. Гусь и фазан – одно и то же. Кто прослужил год, тот череп. полтора года, как Рыжий, эти – черепа, или черпаки, последние – деды. Рыжий – полуторагодичник. Для нас он – дед. В принципе, жить тут можно. Я, думаю, ты за себя постоять сумеешь. В столовой, если деды потребуют порцию хавки, можешь принести. Это не взападляк. А так, если ещё какие вопросы возникнут, подгребай, не стесняйся. У дедов ничего не спрашивай. Да и особо с ними не откровенничай, в душу не лезь. Если попросят найти сигарету, должен найти... Для деда слова «нет» и «не нашёл» не существует. И ещё… утром, как только дневальный объявит «Подъём!», сразу встаём и делаем уборку. Дедам и дембелям заправляем кровати. Это не в падло. Вечером, соответственно, расправляем… Остальное, по обстоятельствам…
– Слушай, Иван, у меня тут был пузырь водки… Я его отдал дневальному с первого этажа… На хранение… Как бы его забрать?
Дробышев по просьбе Вдовцова спустился с ним этажом ниже и показал дневального.
Поднимаясь по лестнице, Вдовцов сказал:
– Вряд ли он тебе водяру отдаст. Он чмошник ещё тот. Скажет, к примеру, что её у него деды отняли или старшина заметил. Так что о водке забудь…
– Выходит, зря мне её кореша подарили?
– Выходит, зря.
Старшина, построев роту в коридоре, проверил по списку, повёл на завтрак.
В столовой Сергею сразу бросилось в глаза, что здесь все явно отличалось от учебки. В Нижнеподольске дежурным нарядом накрывались столы для всех рот. В центре стола стоял котелок с кашей, чайник, тарелка с шестью кусками сахара и масла. Также стояли пустые тарелки и стаканы на шесть человек.
Здесь же в Говерловской дивизии солдаты, выстраиваясь в длинную очередь, получали пищу у роздачи, как в гражданских столовых общепита, несли на подносах к столам и садились по три, по четыре человека за стол. Садились строго по призывам – «старики» со «стариками», «черепа» с «черепами» и т.д.
После утреннего развода солдаты разошлись по рабочим объектам. В кубрике остались только Рыжий, который сегодня был дневальным, и Ким.
Кимом звали черноглазого, смугловатого старослужащего по фамилии Якименко, призванного из Киева.
Командир роты капитан Иголка, велев Дробышеву подождать его в кубрике, ушёл по делам.
Сослуживцы разговорились.
«Старики» расспросили новичка, кто он, откуда, где слушил, «чем дышал» на гражданке, есть ли у него девушка.
Сергей был спокоен и в беседе с «дедами» вёл себя так, словно сегодня на подъёме ничего не произошло.
Разговор завязался и вскоре принял веселый оборот. По просьбе «дедов» Сергей рассказал им несколько анекдотов.
– Короче, в школе на уроке биологии решили провести лекцию…на тему «О вреде употребления спиртных напитков». В качестве примера училка показала дождевого червя и два стакана. В одном – кефир, в другом – водка. Кидает червя в кефир, червяк ведёт себя нормально, плавает. Училка спрашивает: «Дети, какой отсюда можно сделать вывод?» Дети отвечают: «Кефир пить можно». Кидает червя в стакан с водкой. Червяк поплавал и склеил ласты. Училка спрашивает: «А отсюда, какой можно сделать вывод?» Дети отвечают: «Водку пить нельзя, вредно». Тут тянет руку Вовочка. Училка спрашивает: «Вовочка, ну что у тебя?». Вовочка говорит: «У меня особое мнение. Водку пить нужно, она глистов убивает».
Рыжий с Кимом хохочут. Дробышев сидит довольный.
– А вот ещё один. Ленин спрашивает Дзержинского: «Феликс Эдмундович, у вас ноги волосатые?» – «Волосатые, Владимир Ильич». Ленин радостно орёт: «Так и запишем, валенки на зиму не выдавать!».
Деды снова смеются.
– Или другой. К Ленину приходят ходоки с голодающего Поволжья. «Владимир Ильич, так, мол, и так. В народе жрать нечего. Люди с голоду дохнут». Ленин советует: «А вы сено… сено жрите». Ходоки с сомнением говорят: «Да вы что… а вдруг мы замычим?». Ленин возражает: «Мы вчера с Феликсом Эдмундовичем бочёнок мёдку на двоих навернули. Так ведь не жужжим же!»