– Это будет лагерный житель.
– Да, – согласился с ним Рыжий. – Такой далеко пойдёт.
Зона передвигался по санчасти на костылях. Высокий ростом, бритый наголо, лицом своим он походил на типичного уголовника.
Необычайно весёлый, острый на язык, он довольно быстро соблазнил одну из медсестёр.
В санчасти работало три дежурных медсестры. Они заступали на суточные дежурства. Две из них были пожилые.
Вере Петровне было глубоко за сорок. Но Зону это совершенно не смутило.
Когда она сделала ему укол, Погорельский, натянув штаны пижамы, обнял медсестру за талию, привлёк к себе:
– Вы меня возбудили. Мадам, я хочу вас.
Медсестра ударила его коленом в пах.
– Меня много кто хочет. Что ж мне теперь под каждого ложиться?
Зона не расстроился. В тот день он ушёл. А через два дня, на следующее дежурство, он явился к Вере Павловне после отбоя с пакетом в руках. Поставив в угол свои костыли, он на одной ноге подскакал до стола, опустился на топчан рядом с медсестрой, молча достал из пакета коробку шоколадных конфет с коньячной начинкой и бутылку импортного вина.
– Вера Петровна, я был не прав тогда. Прошу простить меня.
– Молодой человек, я поражаюсь твоей наглости.
– Вера Петровна! У меня сегодня день рождения. Мне двадцать один год исполнился. Хочу с вами выпить.
Вере Петровне было скучно. Отложив в сторону книгу, он сняла очки в тонкой металлической оправе, внимательно посмотрела на Зону, не шутит ли?
…В ту ночь он остался у неё. Ушёл под утро.
На прощанье она, поцеловав его, ухватив рукой за полу пижамы, благодарно сказала:
– Мне ни с кем ещё так не было хорошо.
– Буду с нетерпеньем дожидаться твоего следующего дежурства, – ласково сказал ей Погорельский, поцеловав в губы.
…Жизнь в палате проходила размерено и спокойно, пока сюда не попали два «шнэкса».
Они вошли в палату неуверенно и боязливо.
Зона сразу понял, что они молодые и позвал их к себе.
Он лежал на койке, заложив руки за голову. У тумбочки стояли его костыли.
– Ну, голуби вы мои… сизокрылые… рассказывайте… откуда родом, как зовут и так далее…
Один из «шнэксов» невысокий ростом, с круглым сероглазым лицом, оказался побойчее.
– Зовут меня Вася. Плотников. Родом я из Бахмача Сумской области. Призван 5 декабря. В части 8 дней.
– Восемь дней, говоришь… а уже в санчасть попал.
– Да я мозоли натёр, – сказал «шнэкс» и, приподняв штанины ярко-синей пижамы, показал свои ноги, стёртые до крови выше пяток.
– Из Бахмача говоришь… Типа, басмач?
– Не… это город такой…
– А, типа, я такой глупый, – насмешливо сказал Зона – Чем до армии занимался?
– В училище учился, на каменщика… потом на стройке работал.
– План курил?
– Да было дело, – смущённо улыбнулся «шнэкс».
– Баб порол?
– Немного, – ещё смущеннее отвечал Плотников.
– А почему немного? Надо много…
Палата заржала.
– Погоняло есть?
– Нету.
– А за балабольство в рог дам.
– Честно, нету.
– Ладно, будешь – Басмач. Понял?
– Понятно.
Зона перевёл взгляд на второго.
Тот под его взглядом боязливо сжался, пришипился.
– Ну, что стоишь как бедный родственник? – сказал Зона. – Иди сюда, я тебе не съем.
Второй «шнэкс», среднего роста, худощавый, с тонкими руками, жёлто-карими глазами, в которых сквозила явная неуверенность, робко шагнул вперёд.
– Чего молчишь? Рассказывай…
– Що казаты?
– Не тормози. Не люблю. Давай, шустрее, – нетерпеливо сказал Зона.
Из второго «шнэкса» ответы на вопросы пришлось вытаскивать, как ржавые гвозди из старой дубовой доски. Звали его Степан Бондарчук, был призван 2 декабря из Черновицкой области, из городишко Берегомет, в сорока пяти километрах от границы с Румынией. До армии помогал родителям, выращивал свиней.
– План курил?
– Ни.
– Водку пил?
– Пыв.
– Баб порол?
– Ни.
– А как нужду справлял?
Бондарчук стыдливо молчал.
– Эх, Стёпа, Стёпа, – с сожалением покачал головой Зона, вызвав у остальных улыбки. – Не завидую я тебе. С таким характером тяжко будет тебе в жизни. Погоняла ты, конечно, своего не имеешь? Да?
– Так.
– Что ж… будешь Стёпкой Тормозом. Понял?
Степан молчал. Зона поманил его к себе пальцем, ударил здоровенным кулаком в грудь. Степан кувыркнулся на соседнюю койку.
– Степан, – сказал Зона строго, – когда я спрашиваю, нужно отвечать. Понял?
– Зрозумив.
После прихода «шнэксов» жизнь в палате стала весёлой.
Зона заставлял молодых танцевать друг с другом, делать приседания, держа на вытянутых руках табуретку, бегать в столовую за хлебом и чаем, «сушить крокодила» («шнэкс» забирался на кровать, упираясь ногами в дужку кровати, руками держась за другую, висел в воздухе минуту, пока хватало сил).
Пильчуку воображения на проделки никогда не хватало. Он, как обезьяна, повторял всё то, что требовал от «шнэксов» Зона, зато бил Пильчук молодых по малейшему поводу. Бил он всегда кулаком по груди, но не прямым ударом, а рубящим, от себя. Дробышев на своём коротком веку видел много ударов, но Пильчук был в высшей степени оригиналом.
То и дело Пильчук погонял:
– Шнэксы, сигарету мени… швидко!
– Шнэксы, лижко расправыты… швыдко!
– Шнэксы, карты сюды!
– Шнэксы, казку мени швыдко!
В санчасть прибыло ещё два «шнэкса», больные чесоткой. Их положили в отдельную палату. «Деды» их не трогали, опасаясь заразиться.
Прибыл ещё один молодой «дед» из роты охраны – Борис Хомутинников. Сослуживец Зоны по роте охраны. Он был призван из Енакиево Донецкой области.
Однажды вечером «деды» захотели выпить. Они предложили Дробышеву и Николаеву. Скинулись деньгами, на две бутылки водки.
– Бахмача с Тормозом посылать бессмысленно, – сказал Зона. – Они не знают, где баба Аня живёт. Деды, понятное дело, за водкой не пойдут. Срок службы не тот. Так что, господа черепа, решайте, кто из вас гонцом пойдёт?
– Давайте я схожу, – предложил Дробышев. – Только пусть Бахмач со мной пойдёт. Он должен знать точку. На будущее пригодится.
– Что ж… давайте, – согласился Зона.
…Гонцы вернулись с водкой. Вошли в санчасть без приключений. Пронесли бутылки в палату, спрятали под подушками.
После отбоя палата «бухала». «Шнэксам» водки не давали.
– Вам по сроку службы не положено, – говорил Зона, разливая водку по кружкам.
А потом, когда водка закончилась, Хомут с Пильчуком жестоко избивали молодых. Злоба их была бессмысленна. Агрессия, вызванная водкой.
Зона молодых не трогал. Он лежал на кровати, равнодушно глядя на то, как Хомут и Пильчук били «шнэксов».
Среднего телосложения, смуглый, с вытянутым подбородком, Хомут наносил удары в грудь кулаком зажатому в углу Стёпке Тормозу. Хомут с самого начала его невзлюбил. Цеплялся к нему по малейшему поводу.
Стёпка ходил по санчасти затравленно. На груди у него были крупные синяки.
Он боялся войти в палату и, порой, вечерами прятался на лестнице, у чердака. Но Хомут, заметив этого, жестоко избил его.
– Ты что, сука? Ты шо самый умный?
Зона сказал:
– Стёпка, ты сам виноват. Чего ты ныкаешься? Санчасть маленькая. Здесь спрятаться негде. Тем, что ты ныкаешься, ты ещё больше злишь нас. У тебя всего два выхода: либо покончить с собой, либо выписаться из санчасти. В любом другом случае тебе придётся нас терпеть.
– Я убью тэбэ, мразь! – крикнул Пильчук, кидаясь на Стёпку.
Но Зона остановил его.
– Не надо. Не трогай… А то он и вправду наложит на себя руки. Мне такого конца на хрен не надо. Итак, три года за дезертирство светит. Еще пятерку за доведение до самоубийства накинут.
– Зона, а когда тебя загребут? Не слышно? – спросил Хомут.