– Как гипс снимут, сразу на СИЗО увезут.
– А гипс когда?
– На этой недели обещали.
– И шо ты думаешь? Снова бежать?
– А-а… смысла нет. Всё равно поймают. А мне, по ходу, на роду написано: в каземате гнить. И погоняло вполне подходящее…
– Я тебя, братан, не пойму. Чего ж ты тогда три недели назад с казармы рвануть пытался?
– А хрен его знает, – пожал широкими плечами Зона. – Думал, выгорит рывок. Не выгорело. Значит, судьба такая. Сказано ж: от тюрьмы и от сумы не зарекайся.
– Весёлый ты человек, Зона. Удивляюсь тебе, – с улыбкой говорил Хомут.
– А чего грустить? Один раз живём, поэтому надо брать от жизни всё. А грустить к чему? На свете итак не всё совсем в порядке. Главное на это не особо обращать внимание. Не грузись, Борян, и всё будет пучком, – сказал Зона в дверях палаты. Он собирался к свой любовнице.
Как-то днём, когда «шнэксы» ушли на процедуры, Зона, подозвав к себе Хомута, тихо сказал:
– Борян, совет тебе дам. Чисто по-дружески. Поменьше цепляйся к Тормозу. Не нравится он мне. Либо он шакалам на тебя стуканёт, либо действительно, не дай бог, на простыне вздёрнется.
– Не вздёрнется. Он у меня всё время на виду.
– Ладно, я тебя предупредил. А ты уж думай… У тебя своя башка на плечах.
В тот же день с Зоны сняли гипс, и его увезли под конвоем. Без него жизнь в палате стала скучнее. Хомут, вняв его совету, перестал бить Стёпку. Зато всю свою злобу перенёс на Басмача.
Однако через два дня в санчасти произошёл случай, после которого Басмача зауважали.
Глава 36
Дело было так…
После Отбоя его послали за водкой. Санчасть была закрыта. Ключи находились у медсестры.
В этот день выпало дежурство Веры Петровны. Сидя у себя в комнатушке, она читала любовный роман. Дверь её была приоткрыта, и сумрак коридора рассекала полоса света.
Басмачу пришлось спускаться со второго этажа на связанных между собой простынях. Спустился он нормально. Сбегал к тёте Ане. Без приключений вернулся к санчасти, подошёл к окнам палаты. Ему скинули конец «лестницы». Басмач привязал к ней бутылку. Бутылку затащили на верх, а потом скинули конец простыни.
Дробышев, Бутка и Хомут держали простынь. Басмач поднимался. Он почти уже залез наверх, но тут один из узлов развязался…
И Басмач упал на снег.
– Ну шо там? – свесившись с подоконника, спросил его Хомут.
Басмач поднялся. Лицо его было перекошено от боли.
– Кажись, руку сломал, – сказал он, задрав голову.
– Во, бл…, – выругался Хомут. – Это ещё не хватало.
Надо было что-то делать. Басмача каким-то образом надо было затаскивать в санчасть. Дело было подсудное…
Все, кроме Степки Тормоза, спустились на первый этаж, в мужской туалет.
Благо, к тому времени Вера Петровна, закрыв дверь и потушив настольную лампу, легла отдыхать.
Окна в туалете были наглухо забиты гвоздями.
– Нужна газета, – сказал Хомут.
Бутка сбегал наверх за газетой. Хомут, смочив её под краном, наклеил на стекло. Выбил кулаком. Звука почти не было слышно. Также выбили два других стекла.
Дробышев с Хомутом спустились на землю. Подняли Басмача. Пильчук с Буткой втащили его в туалет.
Всей толпой осмотрели руку. Она опухла. Подозрения на перелом утвердились.
Тихо вернулись в палату. Стали вести совет, как быть.
Свой вариант предложил Басмач.
– Пацаны, а давайте я сейчас выйду из палаты под предлогом в туалет захотел. На лестнице я, типа, поскользнусь и упаду. Закричу. А на мои крики прибежит Петровна.
– А вдруг не выгорит? – усомнился в предложенном плане Хомут.
– А що в цэй ситуации ще можем зробыты?
– Басмач, дело говорит, надо попробовать, – поддержал Дробышев.
План Басмача удался. Он грохнулся с лестницы на площадке, между первым и вторым этажами. Заматерился. К нему на крики снизу прибежала Вера Петровна.
Из палаты повыскакивали ребята.
Все разыграли искреннее удивление и сострадание к пострадавшему.
Пильчук с Хомутом на руках спустили Басмача на первый этаж, в процедурную. А медсестра, осмотрев руку, убедилась, что здесь самый что ни на есть закрытый перелом, велела Дробышеву сбегать за водителем «сокрой».
Дробышев, наспех одевшись, сгонял к своей казарме, забежал к дежурному по части, объяснил ситуацию.
Дневальный поднялся в БАТО, в первую транспортную, разбудил Сидора, водителя машины санчасти.
Басмача увезли в травматологию.
Утром его привезли назад. На руке у него был наложен гипс.
Басмач десятый раз рассказывал всем, что он чувствовал, когда упал с простыней, а второй раз, когда имитировал падение, перестарался, и упал ещё раз на поломанную руку, о том, как его просветили рентгеном, как накладывали гипс.
…После этого Басмача «деды» не трогали. Они общались с ним на равных, звали его к столу, когда пили.
Стёпка Тормоз, не в силах выдержать издевательств, досрочно выписался из санчасти и ушёл обратно в «карантин». На днях у них должна быть Присяга.
Глава 37
Дробышеву очень понравилось лежать в санчасти, и он с удовольствием провёл бы здесь ещё пару дней, но как-то вечером к нему пришли нежданные гости – Куриленко и Арбузов.
– Слышь, Дробь, погонял лафу, и хорош! – сказал Рыжий. – Завтра я тебя наблюдаю в казарме. Меня из-за тебя на дембель не пускают. Ты меня понял?
Делать нечего. Дробышев выписался.
Куриленко в тот же день отпустили домой. Навсегда. Это был последний «дед» Дробышева.
Куриленко за Дембель хорошо «проставился», дав Арбузову и Пуху деньги на водку.
– Выпейте, пацаны, за моё здоровье…
– Давай, братан, держись! – обнял его за шею Арбузов. – Напиши, как приедешь.
– Ладно.
– Счастливой дороги, – сказал Пух и тоже на прощанье крепко обнял земляка.
Куриленко, взяв сумку, вышел из кубрика.
Дробышев провожать его не пошёл. Он не любил Рыжего и держал на него злобу. Но с его увольнением почувствовал сильное облегчение. Теперь служить будет намного легче.
…Найда со Штырбой постепенно входили в роль сержантов. Они то и дело покрикивали на солдат, особенно, стараясь выслужиться перед старшиной или ротным. За это их за глаза называли «рвачами». Штырба и Найда об этом знали, но их эта роль вполне устаивала.
Вдовцова поставили на должность командира отделения ГСМ, но звания младшего сержанта пока не присваивали. Иван же по этому поводу был абсолютно спокоен. Конечно же, ему было приятно получать сержантскую зарплату. «Присвоят, так присвоят, – думал он. – Я никуда не спешу».
Вербин же ходил красным от зависти. Он думал, что после увольнения Ржавин на должность командира отделения ГСМ поставят именно его, Вербина, но капитан Лукьянов, посоветовавшись с прапорщиками, ходатайствовал перед командиром РМО о назначении Вдовцова. Лукьянов совершенно не подозревал о том, что сильно обидел Вербина. Ведь этим летом Вербин добросовестно вкалывал у него на даче, строя гараж.
Вербин до армии закончил строительный техникум; не отрываясь от учебы, успел поработать на «шабашках» в Кировоградской области. Он умел класть кирпичную кладку, штукатурить под «шубу» и под «маяки», врезать стёкла в оконные блоки, а также многое другое.
«Какого хера я пахал на тебя, сука!» – со злобой думал он о Лукьянов. – Ладно, если б это был служебный гараж, но я ж, сука, на тебя, на тебя пахал, мразь!»
Вербин пытался скрыть своё чувство от роты, но сослуживцы быстро заметили, что происходит у него на душе.
Арбузов тут же начал его поддевать.
– Шо, Бебик, зря жопу рвал. Перед Злободяном и Лукашом. Один хрен Ванька командиром поставили. Вот так, братан, часто в жизни бывает. Кто не работает, тот ест.
– Почему? Ванёк работает, – вмешался за товарища Дробышев.
– Ну, это я так… для красного словца, – широко улыбался Арбузов. – Пацаны, а давайте походатайствуем перед Тараканом всей ротой, чтоб Бебику повесили на погоны по «сопле». Старший солдат Вербин, разрешите обратиться! Рядовой Арбузов по Вашему приказанию прибыл!