Лицо Вербина покрылось багровым оттенком. Он душился от злобы. Ему хотелось врезать зубоскалу по морде, но Вербин не решался.
Кубрик содрогался от хохота. Катался по кровати Пух.
Лицо Арбузова расплылось в сияющей улыбке.
В ту ночь Пух с Арбузовым злостно подшутили над Вербиным. Ночью, когда тот безмятежно спал, неугомонные весельчаки пришили ему на погоны по одной лычке – «сопле».
Утром на подъёме Вербин оделся, не заметив, что его «произвели» в ефрейторы. Во многих воинских частях Постсоветской Армии считалось в западло быть ефрейтором. В солдатских блокнотах у многих пестрела поговорка: «Лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтора».
Вскоре пришёл Нытик. Построив роту, он заметил, что у Вербина ефрейторские погоны.
– Бэбик, и давно ты в старших солдатах ходишь?
Вербин поначалу не понял вопроса. А когда заметил на своих погонах тонкие «сопли», с гневом сорвал их.
Коридор сотрясался от смеха. Это ржало РМО. Из других кубриков повылезали любопытные солдаты, посмотреть, над чем же так смеётся эрмеошники.
Вербин стоял красный, как рак, и глупо улыбался.
Вечером в столовой, во время ужина, к нему подошёл младший сержант Бардовский (Пупс надавил на командира 2 ТР, чтоб Бардо поставили командиром отделения), приложив руку, чётко отрапортовал:
– Товарищ старший солдат Бэбик, младший сержант Бардовский по вашему приказанию прибыл!
– Порцию мне, – подыгрывая ему, лениво и важно бросил Вербин.
– Шо, – раскрыл рот от удивления Бардо. – Бэбик, моё старое больное сердце. Ты, наверное, давно тумаков не получал?
– Бардо, ты сам не далее как неделю назад старшим солдатом был, – заметил Вербин.
Действительно, Бардовский ещё в сентябре приказом командира части получил звание старшего солдата (это его поддел Пупс), но не пришивал «лычек», а ходил рядовым.
– Неважно кем мы были в прошлом. Важно кем я есть в настоящем, – самодовольно ответил Бардо.
Дробышев сидел вместе с Вербиным, Арбузовым и Вдовцовым за одним столом. Его выводил из себя Бардо. Сергей твёрдо для себя решил, при первом же представившимся случае он разобьёт ему морду.
Заметив мрачное лицо Дробышева, Бардо весело спросил:
– Дробь, шо такой хмурый?
Дробышев, стиснув зубы, молчал.
Хлопнув по плечу Арбузова, Бардо сказал:
– Базар к тебе есть. Пойдём, потрещим…
Глава 38
После увольнения рядового Куриленко старшина РМО вздохнул свободнее. Теперь у него в подразделении почти не оставалось солдат, стоявших к нему в оппозиции. Весь призыв Найды и Штырбы был у него под контролем. Призыв был послушный. Все они, за исключением Пуха, были «его людьми». Они попали в РМО только после его согласия.
Прапорщик Коломиец лично изучал дела новобранцев, а потом с каждым солдатом проводил индивидуальную беседу. Будучи от природы неплохим психологом, Коломиец буквально с первого взгляда на солдата понимал, кто есть кто, и редко когда ошибался.
Разглядывая впервые рядового Штырба, скромненько присевшего на табуретку и неуверенно поглядывавшего на стол, старшина подумал: «Хлопец из боязливых. Цэ файно. Цэ дуже файно… Таким легше керуваты. Цэ мени на руку… Так, подывимось, – размышлял Нытик, изучая личное дело рядового Штырбы. – Отец – старший инженер колгоспа… Так… Яремчский район…»
Старшина тут же в уме высчитал километраж до родины солдата. «Цього хлопця весь час можно буде до дому дня на два-тры видпустыты.. А там, дывысь, вин с дома сметанки привезе, олии, сала, инструмент який… Такого трэба браты з руками та ногами…»
– Батько твий напэвно маэ выхид на инструменты?
– Нэ зрозумив, – нахмурил брови Штырба.
– Я кажу, мени фарба нужна. Лак. Линолеум.
– О, цэ можна, – посветлев лицом, радостно и быстро заговорил Штырба. – Цэ можна. Що трэба?
Почти точно также старшина отобрал других кандидатов: Найду, Ротора, Чупруна, Оливця и остальных солдат.
А вот Пух оказался не «его человеком». Пух попал в РМО, благодаря капитану Иголке. Здесь сыграли роль два момента. Первое: Пух уже до армии имел два года водительского стажа. Второй момент: он был из Одессы.
– Земляк в какой-то степени, – улыбнулся ротный.
– Не понял? – навострил уши Пух.
– Я говорю, сестра у меня двоюродная там проживает… в Ильичевске… Слыхал?
– Естественно. Кто ж не слыхал Ильичевска? Я там на турбазе отрывался пару раз…с девчонками…
– Девушек любишь?
– А кто ж их не любит, товарищ капитан? Если в моем возрасте не любить девчонок, то это, пардон, со здоровьем не во всем все в поряде…
– А водилой работал где?
– На станкостроительном… начальника цеха возил. Завод имени Сергея Мироновича Кирова! – пафосно заявил Пух. – Главный завод в Советском Союзе по проектированию и выпуску координарно-расточных станков…
– Ладно, ладно, – осадил болтливого солдата ротный. – Потом о свом заводе расскажешь… сейчас мне некогда…
…Кроме Пуха, «людьми ротного» оказались Арбузов, Вдовцов и Вербин.
Уволив Куриленко, Нытик вздохнул свободнее. Рыжий был последним солдатом, лично видевшим, как старшину, молодого желторотого прапорщика, впервые прибывшего в РМО, унижали старослужащие – «деды» самого Рыжего.
Коломиец, отслуживший в своё время в знаменитой Таманской дивизии, был очень удивлен, когда впервые осенью 1993 года зашёл на территорию и увидел расхлябанных, неряшливых солдат. Он был поражен, когда зашёл в кубрик РМО в половине седьмого утра и увидел, что большая часть солдат лежит в койках и не думает вставать. Трое «шнэксов» – Куриленко, Ржавин и Стецко – носились по кубрику как угорелые. Один с веником, другой с тряпкой, третий с полотёром. Они наводили уборку. А в это время другие расслаблялись, и некоторые даже имели наглость в койках курить, лениво и вальяжно сбивая пепел на пол. Такого разложения армейской дисциплины Коломийцу еще не приходилось наблюдать.
Возмущению старшины не было предела. Он поднял крик, попытался стащить одного из обнаглевших дембелей с койки, но в него моментально, как по команде, со всех сторон полетели тяжелые солдатские сапоги. Некоторые из них были с металлическими подковками.
В тот раз старшина выбежал из кубрика, держась за голову. Сидя в каптерке с мокрым платком (он прикладывал его к местам многочисленных ушибов), он со стыдом и отвращением к себе думал, как теперь ему восстановить свой авторитет в роте. Как добиться от солдат к себе уважения? Он чувствовал себя оплеванным.
На душе было гадко еще и от того, что его унижение видели молодые. А это значит, что это унижение может стать притчей во языцех и передаваться из призыва в призыв, превращаясь в легенду.
Он решил не советоваться с ротным, как ему следует поступить.
Старшина стал по одному вызывать к себе в каптёрку «дедов», швырявших в него сапоги, и без предупреждения бить по лицу. Кулаком, по зубам! Ногой в пах. Залом руки за спину!
– Сука, если ты еще раз это сделаешь, я тебя задушу. Я тебя сгною, падла! – кричал он в бешенстве, выламывая солдату руку.
«Дед» орал от боли и просил пощады.
Так старшина разделался почти со всеми своими обидчиками. Но троих он не решился трогать. Крепкие, спортивного телосложения, с наглыми глазами, дембеля насмешливо глядели на старшину. «Ну, попробуй, ударь!»
И старшина не решился…
Но для себя он сделал вывод. Нельзя резко, одним махом ломать сложившиеся годами устои. Ладно, пускай, часть солдат – «деды» и дембеля – утром после Подъема поваляются в койках лишний час. В конечном счете, от этого ничего не меняется. Уборка в кубрике наводится в полную силу. Молодые пашут и их погонять не надо. За этим хватает контроля со стороны «дедов». Лучше не лезть в их внутренний солдатский мир, в сложившиеся взаимоотношения. Пусть всё остается, как есть. Главное, быть над ними… Иногда ненавязчиво направлять действия «стариков» в нужное ему русло.