— А ради чего ж еще?
— Мне досталась в ученицы круглая дура, — вздохнул старик. Он сделал вид, что обозлился, но я думаю, это потому, что и сам не знал, что ответить.
Я уж надеялась, что они забудут, но Звездный Человек сдержал свое слово и приехал за мной. Я как раз разводила огонь в очаге — сегодня ветер был такой сильный, ему не нравилось, что из Дома валит дым — он заталкивал его обратно; глаза у меня слезились, я начала чихать и так увлеклась, что не сразу расслышала какой-то незнакомый звук снаружи. Сначала мне показалось, что кричит какая-то птица, но у нас птицы так не кричат. Звук был какой-то неправильный. Резкий, отрывистый.
Я выглянула за порог: над уступом, не касаясь его, не приминая ни одну травинку, застыла небольшая сверкающая лодка — если приглядеться, то можно было увидеть, что между днищем лодки и землей все дрожит и колеблется, как над раскаленной плитой. Это она кричала, эта лодка — я как раз увидела, как Звездный Человек нажимает на какой-то выступ и вся эта штука вскрикивает, словно от боли.
— А, — сказал он, увидев меня, — вот и ты. Собирайся. Поехали.
Я попыталась придумать причину, по которой не могу никуда ехать, но все произошло так неожиданно, что ничего путного в голову не лезло, тем более, вредный старикашка спросил:
— Что там. Выпь?
Я неохотно ответила:
— Этот приехал.
— Ну и хорошо, — недовольно сказал Скарабей; у него из-за сырости плохо двигались пальцы, и оттого он с самого утра был в дурном настроении, — ступай.
— Я…
— Не знаю, что ты там хочешь сказать, но в любом случае, какую-нибудь глупость. Сказано тебе, иди…
— Я ее к вечеру привезу, — крикнул из-за порога Звездный Человек, которому надоело ждать. Мне ничего не оставалось, как накинуть парку и выбраться наружу. Лодка вновь вскрикнула.
— Давай, — сказал пришелец, — залезай.
— Что вы с ней такое делаете? — спросила я. — Ей же больно!
— Это еще почему?
— А почему она у вас кричит?
Он вздохнул.
— Это просто сигнал, — сказал он. — Мне самому лень было оповещать о том, что я прибыл, и я попросил ее. Да, пожалуй, так…
Бортик был низкий — через него я перелезла свободно. Вокруг тут же сомкнулись прозрачные стены и стало тепло и тихо.
Звездный Человек дотронулся до каких-то круглых выступов — они засветились мягким молочным светом, и лодка поплыла вниз по склону, не касаясь земли, но словно повторяя все ее изгибы. Сам он больше ничего не делал — словно странный ветер, который подпирал днище, знал, куда нужно плыть, а ему оставалось лишь смотреть, как корабль пожирает расстояние. Холмы неслышно уплывали назад и море, затянутое весенней дымкой, все приближалось.
— Как тебя зовут? — спросил он. — Выпь?
— Ага.
Я не стала спрашивать его имени, потому что это неприлично, но тут он сам сказал:
— А меня — Улисс.
Я не удержалась и фыркнула.
— Ты что? — удивился он.
— Какое же это имя? Оно же ничего не значит!
— Это — имя. И у него славная традиция. В каком-то смысле оно означает — странник, путешественник. Ведь я переплыл небесный океан…
Он помолчал немного, потом мягко добавил:
— …Плыть за закат, туда, где тонут звезды в пучине Запада. И мы, быть может, в пучину канем — или доплывем до Островов Блаженных…
Мне показалось, он сошел с ума. Никто из наших ни с того ни с сего так не разговаривал. Hai всякий случай я спросила:
— Чего?
Он вздохнул.
— Это Теннисон. Стихи. Ну, одна из Записей… Эта Запись точь-в-точь как его имя. Тоже ничего не значит.
Я уже поняла, что он с придурью, и мне опять стало страшно — может, у них в становище все такие? Куда я еду?!
Видимо, он что-то почувствовал, потому что спросил:
— Разве вам такие тексты не попадались?
Я неохотно ответила:
— Может, и попадались. Да что в них толку? Такие мы сразу отбрасываем.
Он вроде как возмутился.
— Уничтожаете?
В голосе у него звучал ужас, честное слово. Будто мы дикари какие.
— Нет, просто пакуем и прячем подальше. Вдруг потом пригодятся. Может, из них со временем и удастся извлечь что-то толковое — такое уже бывало. Записи необходимы для того, чтобы разбираться с Предметами — для чего они нужны, да как действуют…
— Стараетесь восстановить утраченную технологию, — заметил он, — тогда как до культуры вам дела нет.
— Чего? Мы просто думаем — вдруг что-нибудь пригодится. Жизнь-то тяжелая.