– Может, покажешь мне, как нажимать на знаки, чтобы не ошибиться? – Тим и сам знал, как это делать правильно. Но вдруг и упускал нечто, теперь важное особенно.
– Да я не помню, – Нил вылез, наконец, из‑под стола, вытирая вспотевший лоб тыльной стороной ладошки. – Как их не нажимай, веселья все равно чуть.
На том и покончили. Дальше Тим стал действовать, как собирался. Все должно обстоять будто бы обычно. Будто бы покойный гладкий день в череде сплошь похожих на него, и ничего кроме. Кто его знает, сколько чужих глаз в поселке? Те же летучие шары, например. Хотя теперь светлые часы, спят они, поди, по подземным норам – Тим однажды заглянул в такую. Гладкая, скользкая труба, наподобие огромной «плевалки» для гороха, темная, гулкая, ни зги не видно в ней на расстояние вытянутой руки – а Тим и руку совал от большого ума, хорошо хоть не голову. Откуда тогда в шарах искрящийся свет берется, притом все время разный? Если труба слепая и черная, как мрак земли.
Когда мальчик Нил убежал играть, он остался посреди площади один. Посмотрел вверх, на Колокольню Времени – разноцветные, полукруглые неодинаковые треугольники числом десять, сколько пальцев на обеих руках, – черный и самый большой, тот для ночного сна, и тоненькая, острая стрелка, ослепительно белая, она указывала на половину зеленого часа. Пора. Лучше сейчас, потому что сегодня предстоит много других дел и мыслей тоже. Тим вновь направился к домику Фавна. Ноги будто сами собой шли, точно за несколько дней дорожка эта стала знакомой, что и думать на ней не надо, куда идешь. Как же все это будет? Шаг‑другой. Как будет? Еще один шаг. Что‑меня‑ждет? Что‑ждет‑меня? Шаг‑шаг‑шаг.
Хорошо, пускай. Разгадает он эту ИНСТРУКЦИЮ. И выйдет прочь за тонкую линию ярких, красных столбов. А там такое же поле и лес, и река. Он даже не знает, в какую сторону направиться. Это в поселке все знакомо и понятно. Пойдешь налево от площади – попадешь в Лечебницу, пойдешь направо – окажешься перед Залом Картин. У дубовой рощи – Дом Отдохновения. У реки, когда лето, – причал и лодки, а когда зима – каток. Но вот за столбами, там‑то что? Если бы не Аника, может, он к этой ИНСТРУКЦИИ и на плевок бы не подошел, ну ее совсем, тем более в крапиву снова лезть! Врет, конечно, рано или поздно подошел бы все равно, иначе опять – не знать и не сметь. Просто раньше срока пришлось. Как же это его, Тима, так угораздило, что мир его вмиг перевернулся? Был он с одной стороны, а стал как бы с другой. Может, он умер уже и попал навечно в нижние земли, и все это ему теперь снится? Ну уж, дудки, не такой он тупой, чтобы сна от яви не отличить!
Насчет того, что тупой, это как раз верно. Куда идти и что там, за столбами? То же самое, пропади оно пропадом! Ведь их «Яблочный чиж» не один на свете. Вон сколько других поселков. В каком‑нибудь вдруг и узнает новость об Анике. И в поселках тех есть свой ВЫХОД, а может, и ВХОД, и своя площадь, и своя река, и свое солнце. Вот с последнего и надо начинать. Идти вслед за солнцем. Куда оно уходит, в какую заводь ныряет остудиться и поспать до утра, туда ему, Тиму, и нужно отправиться. Потому что, где заканчивается путь здешнего солнца, там начинается путь другого. И у того, другого солнца, тоже есть свой поселок навроде «Яблочного чижа», это как пить дать. Только ежели дойдет он до чужого селения и там никакой Аники не окажется – про нее даже слыхом не слыхивали, то что дальше? Идти в следующий поселок, к следующему солнцу, и так до конца своих дней, что ли, скитаться будто луна‑бродяга? Это если повезет, если не сгинет прежде. О Лжерадетеле лучше и не вспоминать совсем, ну его! Ага, не вспоминать. Ну, как начнет охотиться за Тимом!
Начнет, держи карман шире под горох! Чего ему охотиться, Тим не мышь, а он не кошка. Моментом из облаков громом пришибет, коли пожелает. Если настоящие Радетели это могут, то и поддельные, поди, не отстают. Только с чего бы сразу и пришибать? Именно, что мышкой, мышкой! Этакой серой, малой тварью земной. По кустам, по рощам, по норам. И нет его, Тима. Одно остается ему, что от поселка до поселка путь держать. До неба, чай, высоко, не допрыгнешь. Не кулаком же ему грозить в досаде, что не птица и летать не может.
Но главное, если малец не соврал. Если братишка его ничего не напутал. Есть на этой стороне земли такое место, где полным‑полно всяких и всяческих книжек. Тим машинально ощупал, скоро и нервно, пестрый сверток под мышкой. И уж поверьте, он найдет. Пока не кончится земля и все солнца над ней, он будет искать и найдет. Ну сколько на этом утлом, плоском блине может быть местечек, подобных «Яблочному чижу»? Вряд ли так уж много. Это у Радетелей бездонные небеса, а людям столько места ни к чему. Чтоб по земле ползать, вообще много места не надо. Стало быть, если Аника жива (а ты не думай, что по‑другому, не думай – иначе, как самому жить?), то разыщет он ее непременно. С книжной помощью или нет, но разыщет. Каждый кусточек облазит, каждую речушку обнюхает, каждый поселок обсмотрит. Не в заоблачную же даль умчали его отраду, да и что там человеку‑то делать? И кто умчал? Лжерадетель, что ли? На кой грех ему, сверкающему и безглазому, ледяной нежити бесплотной, живое существо?
Фавн, как всегда, сиднем сидел в своей «качалке», выстругивал очередное кривобокое несчастье, а может, старое заканчивал? У ног его суетился «домовой», сопел недовольно, подбирал летящую стружку – будто время остановилось, такое у Тима возникло чувство.
– Привет тебе, Фавн, – издалека, не заходя на крыльцо, поприветствовал он старика. Уж очень памятно было его «зашибу, не то!», еще и до сих пор. Конечно, вчерашним днем следовал за ними Фавн неотвязно и по доброй воле, не помог ничем особенным, зато старался. Но вдруг ему иное в голову нынче взбрело? Возьмет и запустит в тебя елкой, хорошо, если промахнется. Если нет, тоже не беда, но обидно. И ничего Фавну за то не будет по завету. Не досаждай другому, когда он просит. А Фавн и не просил даже, закричал тогда, чтоб не приближался больше к нему Тим с расспросами. Но и Тим ничего не нарушает, так чтоб особенно. Издалека окликнул, захочет – отзовется, нет, его дело, обойдемся. К Фавну он пришел, скорее, для очистки совести, чем от нужды, и без того решение его неизменно. Разве выйдет какое подспорье, а не выйдет, что же, свои силы и своя голова на плечах есть.
– Привет и тебе, Тим, – мирно и на удивление покорно ответил на его зов старый Фавн, серебристые глаза его смотрели устало. Будто бы смирился он с присутствием Тима подле него, и лень отмахиваться даже, как от назойливой сонной осенней мухи. – Милости прошу, поднимайся ко мне, да и садись, коли охота есть, – пригласил он Тима. Сощурился на елку, обглядел корявину со всех боков, поцокал языком. Словно бы Тим ту елку просил, а он, Фавн, нарочно для него делал и теперь решил – не годится, просителю нужно обождать еще, пока он закончит и красоту наведет.
Посидели какое‑то время в молчании. Фавн, тот все стругал свою елку, ох и безобразно у него выходило! Тим притих больше от смущения. Книжку переложил на коленки, но развернуть пока опасался. Мало ли что? Может, старик совсем спятил на склоне лет и впрямь кидаться начнет?
– Как пропала моя Аника, так и с концами. Что вчера искали, не нашли. Что сегодня, тоже не объявилась, – наконец произнес он, потому что, о чем же еще говорить. Да и Фавн, добровольный участник поисков, все это и без него ведал. Тим вздохнул скорбно: – Она была моя девушка. Мы жениться хотели. Теперь уж не знаю, как.
– Это верно, что не знаешь. Жениться одному трудно. Для этого дела двое надобны, – ухмыльнулся Фавн, но как бы про себя.
Издевается он, что ли, старый черт? Ругнулся Тим, едва сдержавшись, чтоб не вслух. Вчера еще бродил по поселку, да подвывал, да за голову хватался, а нынче глумиться вздумал? Но вдруг и сдуру ляпнул, тогда ладно. Хотя неаккуратные слова Фавна больно его уязвили против воли. С другой стороны, кто и когда особо сочувствовал старику, чтобы требовать теперь от него того же в ответ? Конечно, может, Фавн и сам не хотел, чтоб жалели его, и сам виноват, что одинок, никто ведь не заставлял. Но все равно он в своем праве.