Пацан пожал плечами, разрывая залежи стариковских сокровищ.
– Почему ты начал воровать?
– Чего?
– Почему ты начал воровать?
– Потому что можно брать то, что тебе нравится и вовсе не помеха, что это уже кому-то там принадлежит. Наоборот. Знаешь, добавляет какую-то изюминку что ли. А ты почему начал воровать?
– Не знаю.
– А тебе нравится это?
– Не знаю.
– Ты решил, чем мы сегодня займемся?
– Не знаю.
– Твою мать, Пацан, ты хоть что-нибудь знаешь?
Майхэм снял очки и отложил фотографию, глядя на, потупившего взгляд, Пацана. Он понимал. Все понимал и знал, что это вовсе не детские шалости или глупая зависимость. Это болезнь, которая становится только краше.
– Может, день кино?
– Нет, не хочу.
– Мы можем сходить в кинотеатр.
– Прости, в другой раз.
Пацан встал и направился к выходу.
Майхэм не мог ему помочь.
Они оба это знали, поэтому старик не останавливал его, говоря, чтобы тот повнимательнее следил за Гаргантюа, ведь зверь бродит где-то рядом.
Вернувшись домой тем же путем, он почувствовал сильную усталость.
Навалилась.
Не собираясь ей сопротивляться, он забрался под одеяло в своей маленькой комнатке и уснул без задних ног. Не волнуясь и не беспокоясь о том, что скоро вернется его мать. О том, как сильно она будет ругаться. О том, что существует и ее жизнь тоже.
Она тихо повернула ключ и вошла в квартиру. Столь же тихо сняла пиджак и положила его вместе с сумочкой на стул рядом с дверью. Туфли она бросила там же и на цыпочках прокралась в его комнату. Присев на край кровати, она провела рукой по его волосам.
– Милый… Сынок…
Он открыл глаза и посмотрел на ее еще тусклое лицо.
– Мама…
Она погладила его по бледной щеке, осторожно опустив руку к шее.
– Маленький поганец.
Ее рука крепко сжала шею сына. Длинные ногти впились в кожу. Лицо оставалось тусклым.
Он проснулся, огляделся и перевернулся на спину, глядя в потолок.
Мама пришла только через несколько часов, говоря о том, что вновь пришлось задержаться на работе. Сначала ему казалось, что она оправдывается, но вскоре до него дошло, что она просто просит его о понимании.
Понимание ей необходимо.
За пониманием последует уважение.
Она это знает. И он это знает. Немногие способны на понимание.
Она позвала его ужинать, как только разогрела полуфабрикаты в микроволновке.
– Чем занимался сегодня?
– Ничем.
– Как это, ничем? Целый день проспал? Или просидел, глядя на стену?
– Нет.
– Так, чем ты занимался?
– Ничем.
– Ну, может, ты смотрел телевизор? Или выходил из дома? Не отнекивайся, я знаю, что ты научился лазать через воздуховод.
– Я был у Майхэма.
– Да? И как он поживает?
– Он предлагал сходить с ним в кино.
– И вы пошли?
– Мне не хотелось. Я пошел домой.
Она не ответила. Просто кивнула, будто все поняла. Не слова, но то, что лежит за словами. Это сложнее, чем кажется.
Они поужинали в одиночестве и разошлись по своим комнатам. Она еще полтора часа читала роман в мягкой обложке, а он просто лежал и смотрел в, подсвеченный ночником, потолок своей комнаты.
Когда свет погас, он выбрался из-под одеяла, оделся и, стараясь не шуметь, пролез в шахту воздуховода.
Тут хорошо.
Там тоже хорошо, но тут лучше.
У Майхэма совсем неплохо, хоть от него и воняет шариками от моли.
Он прополз до соседней квартиры и поглядел в воздуховод. Обитатель четырех стен уже ширнулся и ловил приход, выставляя напоказ передние желтые зубы.
Ему там хорошо, должно быть. Лучше, чем здесь.
Пацан прополз дальше по шахте, остановившись у квартиры банкира. Свет был потушен. Дома никого не было. Откуда-то он знал это, и без труда отодвинул решетку, проникнув внутрь.
Сначала он полез в ящики столов, но быстро пресёк это желание, нехотя складывая безделушки назад. Да, и нет тут ничего интересного. Россыпь подарочных ручек, какие-то заметки и блокноты. Все пустое. Незаполненное. Будто, эти письменные принадлежности нужны лишь этим ящикам, но никак не их хозяину.
Он послонялся по квартире, оглядывая содержимое полок и стеллажей.
Тут лишь тоска. Понятно, почему нигде нет хозяина.
Ему захотелось на улицу. На воздух. Куда угодно, но как можно дальше от этой тоски.
Нырнув в вентиляцию, он проследовал знакомому маршруту и, выбравшись в коридоре, сразу же направился к выходу. Чувство заточения душило. Чувство притупляло чувства. Чувство топтало в нем что-то живое.
Воздух оказался холоднее, чем он думал, но и это не остановило его на пути к свободе через газоны и невысокие заборы.