— Здоровы були! — проговорила, встречая их, поднявшаяся со скамьи старуха. — Кого-то нам Бог посылае? — спросила она мягко; в голосе слышалось желание ласково принять гостя.
— Бачишь, що то не з Польши, а з православной стороны гости! Как тебя звать, болярин? — отнёсся старик к Алексею с вопросом и поклоном.
— По имени зовусь Алексеем, а родом из бояр Стародубских, — назвал себя Алексей.
— То гарна кличка! — мягко смеясь, залепетала старая Олёна, жена Пушкаря. — От старого дуба молодая ветка! Благослови ж вас, Господи Боже, щоб за правду и за веру стояли!
— Ну, швыдче, жинка, развяжите та огляньте болярину ногу: дорогой в степу татарин напал тай прострелил! — рассказал Пушкарь.
Выслушав сначала о нападении татарина, как о привычном случае, обе женщины с лёгким криком бросились к Алексею, услышав, что он ранен.
Пушкарь подвёл его и усадил около печи на лавке, вероятно служившей кроватью для кого-нибудь из хозяев: на ней разостлан был толстый серый войлок и пёстрые подушки; через минуту нога была развязана, тяжёлый сапог был снят искусными, осторожными руками старой казачки Олёны; молодая женщина исчезла на минуту и вернулась с большой миской тепловатой воды: на плече её висели длинные ручники (полотенца), вышитые на концах узорными полосками, разноцветными нитками и шелками; молодая девушка держала миску с водой, пока старая Олёна обмывала и потом перевязывала несколько припухшую ногу. Операция продолжалась довольно долго; Алексей терпеливо переносил осмотр, ничего не возражая на предложение Олёны перевязать ногу чистыми полотенцами; он доверял опытности казачек, вечно окружённых битвами и привыкших к раненым. Алексей только с любопытством разглядывал лица и одежды казачек, следя за их ловкими движениями.
— Не глыбоко царапнули, — заявила Олёна после долгого молчания, — скоро бы зажила, да разбередил дорогой; приложим своей примочки, да отдохнёт пан дня три — и здоров буде! — заключила она весёлым голосом.
— Нам завтра выступать нужно, — сказал Алексей.
— Ты, пан, сдал бы свою сотню кому из подначальных, нехай в Переяславль поспешают; а при себе оставь человек пять, я вас всех на повозках в Переяславль доставлю; и Василия возьму… — предлагал, как видно, опытный Пушкарь.
При словах его женщины тревожно переглянулись; Василий, сидевший у двери, потупился и опустил голову.
— Ко мне придут рейтары, — сказал Алексей, — трое поместятся на ночлег?
— Поместятся в кухне, через сени, — ответил Пушкарь, меж тем как женщины снова невесело переглянулись.
— Ничего не тронут у вас, не бойтесь! — успокаивал их Алексей. — Вы, верно, пуганые? — спросил он.
— Пуганы, пуганы, та и бояться перестали! — заговорила старуха веселее после утешительных слов Алексея. — Немало годов скитались мы по Украйне; годов двадцать прошло с тех пор, как первого мужа убили турки и дочь в неволю увели, ещё при Богдане Хмельницком!
— Та не поминай старого, що прошло! — прервал Пушкарь жалобы жены. — Уж и дочь теперь стара була б; да и первого мужа нечего поминать, коли за вторым состарилась! Вот Богдана помянуть добрым словом можно! Коли б пожил, всё бы нам устроил! — говорил Пушкарь, усаживаясь на кончике лавки подле Алексея.
— Что же он устроил бы? — спросил Алексей.
— Он хотел сразу всю Украйну русскому царю отдать; да царь тогда поверил ляхам, Богдан и остался як рак на мели, та по самой середине Днепра: ни к русским, ни к ляхам!
У ворот постучались рейтары и прервали разговор; Василий вышел отобрать у них коней и проводить их в хату.
— Размести их, старая, где знаешь! — приказал Пушкарь жене.
— Только одного при мне оставьте, как у нас водится, — проговорил Стародубский; вошедший солдат, поклонившись на образа, сел на лавке у самой двери; через несколько минут вошла молодая девушка с вопросом: не подать ли вечерети?
— Чи станешь, боярин, есть наш кулиш с салом? Горячий! — предлагала Олёна. — А кроме и нет ничего; и за то благодарим Господу, кулиш всё не палка!
— У нас часом всего много, а часом и нет ничего, и голодно! — рассказывал Пушкарь, пока молодая племянница его, Гарпина, как он звал её, приготовляла всё к ужину: — А что есть у нас, и то краденое: пшено выкрали мы из обоза проезжего, полякам везли; мы и отбили воза два, и кони у нас остались; а другой обоз повернули да весь целиком в Переяславль отправили, к вашему войску! — закончил Пушкарь.
На столе, покрытом белым рядном, готов был ужин, и кулиш дымился в большом глиняном горшке; вокруг него стояло несколько деревянных мисок и ложек, горстка соли была тут же насыпана на большом ломте пшеничного сероватого хлеба; боярин Алексей всматривался в лицо приносившей всё Гарпины.