К тому же бывшие при нём рейтары выбалтывали его приключение, и в полку молодые бояре посмеивались над ним, поминая ласковых казачек.
— Не назвал бы его Шепелев молодцом, когда бы ведал о том! — говорили они.
Однако скоро всё было позабыто перед новыми событиями войны. Взятый Алексеем татарин заявил, что толпа их выслана была запорожцами высмотреть, велико ли войско, шедшее на помощь русским. Он сообщил ещё, что на правом берегу Днепра начинались раздоры и несколько казацких полков желали перейти к русским по наущению гетмана Ханенко.
— Бот какие вести! Только можно ли доверять этим казакам? — толковали русские воеводы, полковники и сотенные, собравшиеся на совещание перед квартирой Ромодановского.
— Что за гетман Ханенко? Где он? — спросил Алексей, ещё не знакомый с местными делами.
— Ханенко недавно был на стороне поляков, а теперь напрашивается к нам, — объяснил ему Шепелев. — Гетманом его выбрали полки казацкие, отшатнувшиеся от Дорошенко, а поляки взяли его под своё покровительство.
— Дорошенко ведь тоже не раз уже просил принять его в русское подданство? — заметил один из сотенных.
— Он слишком много захотел! — сердито отозвался Шепелев. — То обозлился за наше перемирие с Польшей и бросился звать на помощь турецкого султана, а теперь, как видит, что уже немного полков на его стороне остаётся, так и он тянется к русским. Только отдаётся с таким договором: чтобы быть ему одному гетманом всей Украйны да чтобы не было и русских воевод в их городах! Что ж это за подданство будет? — спрашивал Шепелев, сердито всех озирая.
— Про то мы ничего не знаем, про то ведает Бог да великий государь! — ответил один из старых бояр.
— Та же вольница будет! — заговорили другие воеводы и бояре, присутствовавшие на совещанье.
— Прежде резали польских панов, не хотели быть холопами, теперь не хотят русского управления, не хочется им податей платить! — продолжал горячиться Шепелев.
— Посмотрим, что скажет их Ханенко, — прервал его воевода Ромодановский, — говорят, он скоро явится для переговоров.
— Да что ещё скажут нам из Москвы; воля государева — воля Божья! — отозвались бояре.
Алексей внимательно слушал это совещанье бояр, когда один из подошедших рейтар слегка дотронулся до рукава его ферязи и мигнул на ворота широкого двора.
— Что там? — тихо спросил его Алексей. — Неужели? — мелькнула в уме его мысль о Пушкаре.
Медленно отделился он от толпы совещавшихся и повернул налево к воротам. Он увидел, что тут, прижавшись к толстому столбу, на котором держался навес над воротами, почти спрятавшись за этот столб, ждал его какой-то небольшого роста человек в серой свите и измятой шапке.
Он робко протягивал Алексею какой-то узелок. Вглядевшись в него, Алексей узнал Василя и вместе с поданным узлом схватил и его протянутую руку, желая задержать его. «Выдать?.. Жаль, — быстро пробегало в голове Алексея, — промучают, допытываясь об обозе».
— Я не отпущу тебя! — погрозил он, однако, Василю. — А где Пушкарь?
— Все с обозом в Чигирин убегли. Меня прогнал Пушкарь: иди, каже, к русским. А Олёна та Гарпина узел тоби прислали, то тряпьё и перевязки.
Снова доброе чувство шевельнулось в Алексее, но недоверие мешало уже этому чувству. Он раздумывал: «Выдать ли Василя? Наказать ли или накормить его, как кормили самого боярина в семье Пушкаря?»
— Возьми меня к себе, пан боярин! — просил Василь. — Я тебе верно служить буду, и коня кормить и чистить, и куда пошлёшь — сбегаю!
Несколько минут слушал его Алексей в раздумье. На что ему Василь? Разве чтобы расспросить его об обозе или о семье Пушкаря.
— Отведи его ко мне на квартиру, — приказал он вдруг рейтару, — и запри там, не то уйдёт! «Все они, говорят, обманщики, — думал он про себя. — А хорошо бы разведать от него всё и передать боярину Ромодановскому. Правда ли, что Пушкарь в Чигирине?» — размышлял Алексей.
Глава V
Пушкарь находился в это время в Чигирине, — Василь не обманул Алексея. Вся семья Пушкаря переселилась в Чигирин под покровительство Дорошенко. Обоз, ехавший под защитой Алексея, не был с припасами хлеба и муки; в нём везли разнообразные пожитки, имущество многих семейств украинских хлопов; они бежали от польских панов и желали теперь причислиться к войску Дорошенко и «казаковать». В Чигирине были теперь те смуглые, черноглазые молодцы, которых Алексей видел при обозе вместе с Волкушей, сидевшим на облучке саней при семье Пушкаря. В Чигирине все они были приняты и записаны в казацкое войско, весьма нуждавшееся в прибавке людей. Из Сечи гетман Серко также рассылал гонцов по Украйне сманивать мирных реестровых казаков и польских хлопов в запорожское войско. Все молодцы, прокравшиеся с обозом мимо Переяславля, были теперь на конях, наряженные в казацкие жупаны и широкие жёлтые шаровары, в меховые казакины и высокие казацкие шапки, с копьём через плечо и с саблей у пояса, а многие и с пистолетами. У казаков недоставало иногда денег и хлеба, но не было недостатка в ценных одеждах и оружии. Платье и оружие они легко доставали от евреев-торговцев или добывали грабежом в своих набегах. Цветные ткани и шитые золотом жупаны не переводились, по-прежнему у казаков; но людей у них становилось заметно менее. После набегов турок, вызванных самим Дорошенко, население правой стороны Днепра было истреблено наполовину, а большая часть оставшихся разбежалась. Семейные люди бежали на восток и наполнили тогда ещё не населённые места в степях, где находятся ныне Харьковская, Курская и Воронежская губернии, они двигались и дальше и селились между русскими. Уже немногие из них стремились в Запорожье, где и турки и крымцы разоряли их орлиные гнёзда. Крепость Кондак, устроенная поляками около днепровских порогов, чтобы преградить казакам бегство на Запорожье, ещё существовала. Русские воеводы поощряли теперь казаков селиться около неё, чтобы защищать остальной край от набегов крымцев и турок. Дальше, за крепостью, тянулся Днепр с его порогами. За порогами — те богатые, с заливными лугами острова, на которых зародилось и развилось когда-то запорожское казачество, жившее отдельным обществом, вполне независимое, никому не подчинённое. Война была тогда их единственным ремеслом.