— Ну, как живете, казачество? — спрашивал он, наливая их чарки крепким мёдом и горилкой. — Что у вас слышно нового?
— Что нового?.. — повторил вопрос его старый полковник Гуляница, с исхудалым и умным лицом. — У нас что ни день, то новость! Глядишь, где-нибудь новый гетман проявился, а то и два разом! Бывало, и целым казацким войском с ворогами не управимся, а нынче поделились на горсточки и всё воюем!
— То не беда, что мы всё воюем, беда, что нас жгут и режут! А ляхов-то всех бы истребить и то мало! — с яростию произнёс старик сотенный, тоже давно знавший Пушкаря.
— Не надоело ещё христианскую кровь проливать? — сурово возразил сотенному Гуляница. — Уж лучше бы скорее взяли нас русские цари за себя! Та й возьмут, тем и кончится!
— Та, видно, им пока не нужно, — тихо проговорил Пушкарь, вслушавшись в их спор.
— Чужими руками им добро гоже ловити! — отозвался Гуляница. — Да чужим волом не наробишься! Придётся и русским об нас подумать. И турки — и те верят, что покорят их когда-нибудь полночные цари, — они и есть: русские цари! — так раздумывал вслух Гуляница, запивая речи свои из полной чарки.
— Давно им в руки отдавалися, то и даром не взяли! — говорил Пушкарь. — И задумался с тех пор Богдан, закручинился, с той кручины и помер.
— То чоловик був! — крикливо проговорил сотенный. — За ним вся Украйна дружно подымалась!
— Да, тогда все покорялись, знали, что Богдан не о себе одном думал, а о всём своём племени, чтобы не досталось оно ни ляхам, ни туркам поганым! — сказал Пушкарь.
— И сладилось бы дело, если бы тогда русские не замирились с поляками, если б они полякам не поверили, — толковал Гуляница. — Наобещали ляхи, что русского царя королём себе выберут, когда помрёт их король, и поверили русские.
— С тех пор не видал я Хмельницкого ни весёлым, ни здоровым. Даром что он тогда в другой раз оженился, а думы его одолели! — вспомнил Пушкарь. — Та где ж теперь сынишка его, Юрий, что не в отца пошёл?..
— Везде побывал! — выкрикнул сотенный. — И в монахах был, и в крепости у ляхов сидел, и у турок в полоне был…
— Знаю, — перебил Пушкарь, — да жив ли он ещё?
— Та жив; взаперти сидит в Царьграде, у турок!
— Что ж вы думаете? Чего сидите тут с Дорошенкой? — кротко спрашивал Пушкарь, так кротко, будто этот вопрос и не шевелил его самого.
— Думаем о хорошем! Та не согласны по-нашему мириться русские! Мы к христианам, а они нас к басурманам толкают, к туркам, — сердито выкрикивал сотенный, голос которого уже сменился какою-то хрипотой.
— Не первый раз невзгода! — проговорил Пушкарь. — Чего же вы просите на раде? — допытывался он.
— Просим, чтобы гетман был один у всех, и на правой и на левой стороне Днепра! Та чтобы воевод русских по нашим городам не було. И податей тяжких чтобы не було! — выкрикивал сотенный.
— Так бояре русские не принимают под царёву руку на таком договоре, — закончил речь сотенного казак помоложе других, до сих пор сидевший молча, занятый своей чаркой.
— А не примут, так Дорошенко опять к басурманам зовёт нас! — добавил сотенный.
— И тут не найдём добра! — произнёс Пушкарь всё так же громко, желая всё выведать, не затевая спора.
— Митрополит наш, Иосиф, болен лежит, помирае! С смертного одра каждый день Дорошенко увещевает покориться русскому царю, — сообщил Гуляница с задумчивым видом.
— Что ж нам Иосиф? Теперь что гетманов, что митрополитов — всё по двое та по трое! В Чернигове своего митрополита поставили, а у нас свой буде! — говорил сотенный, грустно усмехаясь быстрым переменам.
— И нам своего бы нужно, так берёт его у нас Господь! — с чувством проговорил Гуляница.
— На том свете ему лучше будет, нежели за турками! — спокойно сказал Пушкарь.
— Я вам вот что скажу: Ханенко задумал переходить к русским и переговаривает нескольких полковников переходить вместе с полками… И полковники согласны… — сообщил Гуляница и ждал, что скажут его товарищи.