— Ха! — сказал неожиданно Мессинг. — «Я пришла не за тем, чтобы он показывал мне свои фокусы; мы попросту теряем время». Я правильно угадал?
Я непроизвольно улыбнулась.
— Вы хотите спросить о судьбе своего мужа.
— Что еще желает знать женщина во время войны? — спросила я немного раздраженно. — Не все же родились Мессингами.
— Но чтобы ответить на ваш вопрос, необходимо быть Мессингом, — сказал он хитро и затем рассмеялся. Он вел себя как озорной ребенок, и это начинало раздражать меня еще больше. Внезапно его лицо стало серьезным.
— Вот что я вам скажу. Для начала я хочу пройтись по вашей квартире там, в Ленинграде, — он сжал крепко мою руку. — Пойдем в коридор. Вот он. Идите медленно, налево дверь в чью-то комнату, коридор, направо — ваша комната, входите. Нет, пианино стоит не рядом с дверью, а у окна; стекло разбито, крышка открыта, на струнах снег.
Ну, что же вы остановились? Идите дальше. Вторая комната почти пуста: нет ни стола, ни стульев, ни полок — книги лежат в куче на полу посередине комнаты. Хорошо, достаточно. — Он отпустил мою руку. — А теперь слушайте внимательно! Пишите! — Его лицо постепенно становилось бледным и напряженным. — Ваш муж жив. Он болен, очень болен. Вы увидите его. Он приедет… приедет сюда пятого июля в десять часов утра. — Мессинг замолчал и закрыл глаза. Я боялась шелохнуться.
— Теперь уходите сейчас же! — сказал он тихо. — У меня выступление сегодня вечером. Мне надо отдохнуть, а я тут занимаюсь вами!
Он посмотрел на меня сердито.
— Я устал, уходите! — закричал он, вытирая капли пота со лба.
Наконец настало пятое июля. Я уже знала, что мой муж был сильно истощен от голода и лежал в госпитале. Не могло быть и речи о его приезде на Урал в ближайшем будущем. Но у меня из головы не выходили слова Мессинга, и мы друзьями с нетерпением ждали этого дня. Я даже приготовилась к встрече: достала водку за карточки на масло, часть хлебных карточек поменяла на мятную карамель, а три метра ткани, выданной мне литературным фондом, выменяла на картошку и лук.
Пятого июля осталась одна в комнате. Я боялась спуститься в столовую или даже принести кипятка для чая. Проходили часы: 10, 11, 12…16, 17,18. Каждые несколько минут в дверь просовывалась чья-нибудь голова.
— Не приехал?
— Нет еще.
Я сидела голодная, злая, рыдала и чувствовала себя дурой. В семь часов в дверь постучали. На пороге стоял мой муж. За плечами у него был туго набитый вещмешок, еще он прижимал к груди две буханки хлеба.
— Боже мой! Я ждала тебя весь день! — закричала я, бросаясь в нему.
— Откуда ты узнала, что я приеду? — удивился муж. — Это случилось неожиданно. Я только что выписался из госпиталя, и тут мне позвонили.
— Расскажешь позже, — перебила я. — Ты едва стоишь на ногах.
Я взяла хлеб у него из рук и помогла снять мешок. Если бы я не ждала его, я вряд ли узнала бы в этом постаревшем человеке с редкими седыми волосами, запавшими висками, небритым лицом своего мужа. А ему было всего 42 года. Когда мы расставались, он был красивым, элегантным, хорошо сложенным мужчиной. У меня заныло сердце.
— Я ждала тебя сегодня утром, — сказала я. — Но главное, что ты все-таки приехал.
— Я приехал утром, в десять часов, — ответил он.
— Что? — воскликнула я с ужасом. — Где же ты был все это время?
— Видишь ли, на станции выдавали хлеб всем пассажирам, и я простоял в очереди восемь часов. В конце концов, я не мог отказаться от хлеба.
— Бог мой! У меня достаточно хлеба!
Мне захотелось зарыдать, но я сдержалась. Передо мной был человек, который пережил блокаду Ленинграда.
Когда я вернулась в свою квартиру в Ленинграде, то увидела пианино с открытой крышкой у разбитого окна. Снег растаял, и внутри стояла вода. На полу другой комнаты свалены книги. Мебели не было — соседи сожгли ее холодной зимой 1942 года. Я была рада, что это помогло им выжить».
А теперь я хочу рассказать о другом случае, когда предсказания Мессинга изменили жизнь нескольких людей и помогли создать новую семью. Главным участником этой маленькой драмы был мой сын Саша.
В начале 1968 года Саша познакомился с симпатичной девушкой из Чехословакии, родители которой работали в чехословацком посольстве в Москве. Вскоре они привязались друг к другу и встречались чуть ли не каждый день. Я с радостью наблюдала, как их дружеские отношения перерастают в любовь. Было страшно, однако, подумать о будущем. Создать семью с иностранкой — значило столкнуться с невероятными трудностями. К тому же, после того как советские войска вошли в Чехословакию, родители Ивы, как и многие другие чехи, резко изменили свое отношение к Советскому Союзу. Это был важный момент в жизни Саши, и я не хотела, чтобы он повторил ошибку брата. Я попросила его посоветоваться с Мессингом. Он пригласил Сашу и Иву к себе домой на чай, попросив захватить с собой фотографию родителей Ивы.