Вольфганг Амадей Моцарт и Франц Йозеф Гайдн. С картины Ж. Ф. Риго
Гайдн был в это время маститым, широко известным композитором. Когда Моцарт обосновался в Вене, Гайдн в качестве придворного музыканта богатейшего венгерского князя Эстерхази жил в имении последнего, регулярно наезжая в Вену, и очень скоро он и его младший товарищ по искусству стали друзьями.
По словам Моцарта, лишь у Гайдна он научился тому, как нужно писать квартеты. Посылая другу шесть новых сочинений в этом жанре, Моцарт приложил письмо. Он посвящал «знаменитому человеку и дражайшему другу» «плоды длительного и упорного труда». «Я вверяю тебе своих детей, — писал композитор, — в надежде, что они будут не совсем недостойны твоей любви... Сохрани для меня богатый родник своей дружбы, которую я так высоко умею ценить...»
Гайдн, сам выдающийся композитор, сразу понял масштаб творческой личности своего молодого друга. Он называл Моцарта «величайшим из композиторов, которыми обладает мир», говорил о нем как о «великом гении» и «драгоценном человеке».
Как-то раз Гайдну предложили написать оперу для постановки ее в Праге, где музыку Моцарта хорошо знали. Гайдн честно ответил, что ему понадобилось бы для этого много смелости, «потому что соревноваться с великим Моцартом всякому трудно!».
«Я С ВЕЛИЧАЙШИМ ЖЕЛАНИЕМ СПЕШУ К МОЕМУ ПИСЬМЕННОМУ СТОЛУ И С БОЛЬШОЙ РАДОСТЬЮ САЖУСЬ ЗА НЕГО»
Жизнь Моцарта в Вене была насыщена до предела. Концерты, уроки, посещения оперного и драматического театров, светские визиты, встречи с друзьями...
Он был всегда элегантно одет, любил кружева, украшавшие по моде того времени мужской костюм. Очень общительный, всегда готов был повеселиться, подурачиться, посмеяться от души. Бывал зачинщиком всевозможных розыгрышей и прочих затей. Страстно любил танцы, которыми уже тогда увлекались в Вене. Особенно изящно получался у него менуэт, этот, как его называли, «король танцев» и «танец королей».
Охотно принимал участие в костюмированных балах, для чего с наслаждением облачался в маскарадные костюмы. На таких балах нередко разыгрывались небольшие театральные сценки — пантомимы. Моцарт быстро набрасывал к ним музыку и сам брал на себя какую-нибудь роль.
С удовольствием играл в кегли, увлекался бильярдом. В квартире у него был собственный бильярд, на котором он, случалось, играл с женой или даже гонял шары в одиночестве. Но везде и всюду — на прогулке, в светском салоне, в кегельбане, во время дружеской пирушки в нем шла неустанная творческая работа: зарождалась музыкальная идея, она получала свое развитие, облекалась в ту или иную форму, иными словами, созидалась Музыка...
Не случайно он имел обыкновение постоянно носить с собою папку с нотной бумагой, на которой мог в любой момент записать пришедшую ему в голову музыкальную мысль. Музыка все время звучала в его сознании. Как рассказывают, он мог вполне разумно поддерживать разговор, но его собеседникам всегда казалось, что голова его занята чем-то другим. Так оно и было. Впрочем, эта поглощенность творчеством была ясно видна окружающим. Вот Моцарт увлеченно играет в кегли и в то же самое время пишет партитуру очередного сочинения. Когда приходит его очередь играть, он встает, чтобы бросить шар, а потом отходит в сторонку и, примостившись на уголке стола, продолжает покрывать листы бумаги нотными знаками. Парикмахеру, который приходил причесать музыканта, частенько приходилось бегать за ним с лентой для косы в руках, так как его клиент вдруг вскакивал и бежал к клавиру, чтобы проверить на нем пришедшую ему на ум мелодию.
Строго говоря, он не нуждался в инструменте, когда творил. Он не сочинял, как это часто бывает, за фортепиано, а писал ноты, как пишут письма, — за столом. Только после того, как пьеса бывала готова, он проверял ее звучание на фортепиано.
При совершенном внутреннем слухе, как называют эту способность, и при феноменальной музыкальной памяти такой процесс работы был для него естественным.
И в то же время он проводил за инструментом долгие часы, погруженный в нескончаемые импровизации. Свободное фантазирование было не только обязательной частью его концертных выступлений. Он подолгу предавался импровизированию и когда оставался один, у себя дома. Ему случалось засиживаться за фортепиано до полуночи. Вероятно, в свободно изливавшемся звуковом потоке родилась не одна музыкальная тема, которую затем композитор использовал в своих ложившихся на бумагу творениях.