Моцарту, разрывавшемуся, как всегда, между сочинением музыки, концертами и уроками, пришлось работать еще напряженнее. А тут он получил от императора заказ на одноактную «комедию с музыкой», как назвал ее сам композитор.
...Солнечным февральским днем 1786 года Иосиф II устраивал празднество в честь своего гостя — наместника Нидерландов. Артисты немецкого и итальянского оперных театров принимали в нем участие. Обе труппы ожесточенно соперничали тогда друг с другом, и обе показали на празднестве музыкальные спектакли, имевшие сходный сюжет. В них высмеивался... сам оперный театр со всеми его закулисными сварами и интригами. Музыку к итальянской пьесе написал Сальери, ревниво относившийся к славе Моцарта, немецкая же комедия — «Директор театра» — была положена на музыку Моцартом. Сюжет ее незамысловат, но он давал композитору возможность блеснуть своим мастерством, пародируя «высокий» оперный стиль и выводя на сцену типичных представителей артистического мира.
...К директору театра являются две певицы, стремящиеся попасть в труппу. Они стараются «перепеть» одна другую, и дело доходит до потасовки. Рассудительный тенор делает тщетные попытки помирить их. Композитор великолепно передал сентиментальный характер одной примадонны, более живой и грациозный — другой. Он свел их вместе с тенором в восхитительном, остроумном терцете (то есть ансамбле из трех участников), где обе дамы поют одновременно, перебивая друг друга, а тенор старается их утихомирить.
Публика приняла сочинение Моцарта более прохладно, чем представление итальянской труппы с музыкой Сальери. Впрочем, частичная неудача была с лихвой компенсирована тем грандиозным успехом, который имела на премьере «Свадьба Фигаро».
Музыка этой оперы Моцарта была встречена овациями уже во время репетиций. Рассказывают, что композитор пришел на первую оркестровую репетицию в изящном, отделанном мехом, красном (он, видимо, любил этот цвет) полукафтане и в шляпе с позументами. Он легко взлетел на сцену, чтобы указывать исполнителям нужные темпы. Когда бас Бенуччи (оперу разучивала итальянская труппа) дошел до арии Фигаро, обращенной к Керубино («Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный»), всех будто током ударило. И певцы на сцене, и музыканты в оркестровой яме хлопали, не жалея ладоней, скрипачи стучали — в знак восхищения — смычками по пультам, и все дружно кричали: «Браво! Браво, маэстро! Да здравствует великий Моцарт!».
Моцарт сиял. «Я никогда не забуду, — писал в своих воспоминаниях один из участников репетиции, — его лица, озаренного лучами гения. Описать это так же невозможно, как нарисовать солнечный луч...»
То же счастливое безумие повторилось на премьере оперы, состоявшейся 1 мая 1786 года. Театр был набит до отказа. Многие номера пришлось бисировать, так что спектакль шел чуть ли не вдвое дольше, чем предполагалось. Автора без конца вызывали на сцену. На втором представлении шквал восторгов зрительного зала ничуть не ослабел. Один из дуэтов был повторен по требованию публики трижды.
«...ЗДЕСЬ НИ О ЧЕМ НЕ ГОВОРЯТ, КРОМЕ КАК О „ФИГАРО“...»
Шел к концу 1786 год. «Свадьба Фигаро» была исполнена девять раз, а потом на целых два года сошла с венской сцены.
Странное дело! Несмотря на бесспорный успех оперы, ни император, ни его окружение (а именно от них во многом зависело благополучие людей искусства) не воспринимали Моцарта как великого оперного композитора. Новых заказов на оперы не поступало, средства к жизни он по-прежнему добывал уроками да редкими концертами, интерес к которым у венской публики заметно упал.
К счастью, «Свадьбой Фигаро» заинтересовались в Праге — городе с давними и прочными музыкальными традициями. Тамошняя публика еще не забыла столь полюбившийся ей моцартовский зингшпиль «Похищение из сераля». Его новое произведение было принято с не меньшим энтузиазмом. Оперу, премьера которой состоялась в конце года, играли всю зиму почти без перерыва. Известный пражский музыкант сделал ее переложение для фортепиано, музыку из нее исполняли небольшие инструментальные ансамбли, на ее темы сочинялись контрдансы и кадрили, ее мотивы звучали повсюду.
Пражане пригласили Моцарта приехать в их город и посмотреть спектакль. Композитор отправился в поездку вместе с женой и сразу попал в дружеские объятия своих почитателей. Он писал из Праги своему другу: «...Здесь ни о чем не говорят, кроме как о „Фигаро“, ничего не играют, не дудят, не поют и не насвистывают, кроме — „Фигаро“, ни одна опера не посещается, кроме — „Фигаро“ и вечно „Фигаро“...».