Старший чабан Егор Пряхин — человек несокрушимой силы: мускулы на его обнаженных плечах так и перекатывались, — вместе со своим молодым помощником качал воду и лил ее в колоду, а другие два, тоже бронзовые от загара, палками отталкивали овец, которые, казалось им, уже напились. Но те заходили в тыл отаре и вместе со всеми продолжали напирать на одинокую колоду.
Дальше, за отарой, на желтом бугре, виднелись кибитки, запряженные красными волами. Около них стояли понурые верховые кони, лежали, свернувшись клубочками, широколобые собаки-волкодавы и седоватый козел. Этот при появлении машины вскочил, поднялся на дыбки и начал что-то быстро-быстро пережевывать, делая паузы, словно произносил с запинками речь.
— Да что это за издевательство над животными? — проворчал академик, выбираясь из машины, и, подойдя к чабанам, сурово заговорил: — При уме ли? Столько овец в такую жару из одной колоды решили напоить?
Егор Пряхин зло покосился на него.
— С неба свалился? Ай не знаешь, воды кругом даже глаза помочить и то нет. Все озера как моя ладонь, — он протянул огромную руку, показывая загрубевшую широкую ладонь.
— Гнали бы на Сарпинское.
— И в Сарпинском, говорят, пусто.
— Ну уж… пусто. Озеро в тридцать километров длины — и пусто. Чепуху мелете.
— Мы чепуху, а ты муку мелешь. Вон гляди, — показывая на пустующие землянки в стенках котлована, проговорил Егор Пряхин. — Видишь: вода ушла, и люди ушли. Давай! Давай, ребята! А то перемрут овцы-то! — прокричал он и смолк, уже не отвечая на вопросы академика.
— Обида, брат, — плохой помощник в труде, — под конец заметил Иван Евдокимович, желая этим вызвать на разговор чабана, но тот качал воду, отворачивался, затем прорвался:
— Уйди-ка! Я вот одного слушал такого на курсах, он и то и се, в небеса взовьется, аж пятки сверкают. А тут — на грешной-то земле — вон чего. Давай! Давай, ребята, а то помрут овцы-то! — снова прокричал Егор Пряхин, отвернувшись от академика.
Но Иван Евдокимович не отставал, и Аким Морев, понимая, что дело может закончиться шумной руганью, стыдясь за грубость чабана, вышел из машины и спросил:
— Да вы из какого колхоза, товарищ?
— Я-то? — сразу присмирев, проговорил Егор Пряхин. — Из «Гиганта»… Разломовского района мы.
— Да ну! — обрадованно воскликнул академик. — А я у вас там бывал… в Разломе, — невольно приврал он, желая скрыть то, что обрадовало его: в Разломе живет Анна Арбузина.
— А вы кто, между прочим? — произнес Егор Пряхин, у которого неприязнь уже прошла, но он еще упорствовал, грубовато спрашивая: — Кто вы, между прочим?
— Академик Бахарев, Иван Евдокимович, — вместо академика ответил Аким Морев.
— Ну-у! Ой! Стеганул было я вас, товарищ академик, Иван Евдокимович. А я вас знаю. Ну, пшеницу-чудо вывели вы. Как не знать?
— Я-то, может, и чудо вывел, а вы-то вот что выводите? — продолжал так же сурово академик.
Но Егор Пряхин, не обращая внимания на тон его голоса, обрадованно говорил:
— Вот расскажу своим. Впрочем, весной уж: гоним овечек на Черные земли… Утта и Халхутта, а между ними наша база. Вот расскажу. Не серчайте за овечек, товарищ академик: на нашей точке вода есть. А тут что ж? Туда сунулись — пусто, сюда сунулись — пусто. Пересохли озера. Вы вот что, товарищи, помогите-ка нам. Давайте качайте воду, а мы тех, кои хоть малость водицы хлебнули, из котлована выгонять будем, — и, не дожидаясь согласия, закричал: — Митрич! Иди-ка сюда! Махорки хочешь? Митрич! — А когда к нему подскочил козел и, потряхивая бородкой, заглянул ему в глаза, Егор Пряхин добавил: — Давай работать, Митрич. Нечего дурака-то валять. Веди овечек. Ну-ка, — и отбив две-три сотни овец от отары, он повел козла из котлована, а за козлом тронулись и овцы.
Так, проредив отару, вместе с чабанами напоив половину овец, академик, Аким Морев и шофер, набрав в бак воды, сели в машину и помчались дальше — на Сарпинское озеро.
— Не верю, — садясь в машину и помогая шоферу установить бачок со свежей водой, проворчал академик. — Лень погнать на Сарпинское, вот и болтают — пересохло. Аким Петрович, соберите-ка и второе ружье, да и патронов надо приготовить. Скоро Сарпинское. Постреляем, да и в Разлом, посмотрим, что колхозники делают, а оттуда в город. Вы поди-ка соскучились? Я — нет. Так и жил бы в степи.
— Чай, не один — в степи-то? — усмехаясь и намеренно произнося волжское слово «чай», спросил Аким Морев.