Выбрать главу

Петр обеими ладонями охватил ее пылающее лицо и, легонько опустив голову на подушку, повторил:

— Маманька моя!..

А Елена в это время уже звонила в город, бессознательно радуясь возможности еще раз переговорить с Акимом Моревым. Как-то она позвонила ему — это было в начале апреля, — чтобы сообщить: под бронею льда пало семьдесят восемь коней, больных анемией. Аким Морев тогда вместе с ней погоревал. На днях еще раз звонила, прося его приехать: «У нас степи цветут. Все пламенеет тюльпанами». Чаще звонить не имела возможности: телефон стоял на центральной усадьбе совхоза, в сорока километрах от фермы… А теперь представился случай, и Елена, волнуясь, думала:

«Он, конечно, сидит у себя в кабинете… Секретарь обкома… Для меня он не секретарь… Для меня — Аким! Мой хороший Аким! Но ведь не скажешь ему этого по телефону. А сказать хочется! Очень хочется!»

Как и всегда, Елена натолкнулась на Петина.

— Аким Петрович выехал в северные районы области. Будет через три-четыре дня, впрочем, может, и сегодня вечером.

Елена сообщила о болезни сестры и о том, что Иван Евдокимович просит прислать профессора. На что Петин ответил:

— Профессора подыщу. Позвоните погодя.

— Передайте, пожалуйста, Акиму Петровичу мой самый теплый привет.

«Что это?.. Привет, да еще теплый?» — не в силах уяснить себе отношений Елены и Акима Морева, подумал Иван Евдокимович, ожидая ответа о приезде профессора, но Елена уже входила в комнату, возбужденно поблескивая глазами, чему-то радуясь.

— Вы что же профессора-то? — спросил он.

— Слышите, очнулась: свой профессор приехал, — показывая на соседнюю комнату, где находились Анна и ее сын Петр, проговорила Елена. — Идите туда, Иван Евдокимович, — посоветовала она и ушла на кухню.

Здесь, уткнувшись разгоряченным лбом в прохладное стекло, она с надеждой подумала: «Выехал. Наконец-то. Северные районы области — это не Северный полюс. Непременно заедет ко мне… и я стану его женой. Женой!»

Иван же Евдокимович, войдя в комнату Анны, как-то сразу стушевался, увидав у постели долговязого юношу с гладко причесанными волосами.

Анна несколько секунд просветленно смотрела на академика, затем, обращаясь к сыну, взволнованно прошептала:

— Не писала тебе, Петя, думала: приедешь, увидишь и сам рассудишь. Ну, вот и суди!

Петр взглянул на академика, потом на мать. Щеки у него вспыхнули.

«Не примет: уж больно отца-то своего любил», — мелькнула у матери мысль.

А Петр медлил, глядя куда-то в сторону. Да, в нем боролось уважение к академику с любовью к отцу, что погиб на фронте под Москвой, к тому мастеру-столяру, который построил вот этот домик и так любовно разукрасил его резьбой.

— Петя, — еле слышно позвала Анна, готовая снова впасть в забытье.

Сын быстро поцеловал ее, затем шагнул к окаменевшему академику, собираясь его обнять, но постеснялся и сказал просто:

— Всегда уважал вас как ученого, Иван Евдокимович. Теперь любить буду… и не только потому, что подчиняюсь желанию матери. От сердца любить буду.

На кухне звонко, заразительно расхохоталась над чем-то Елена, и все находившиеся в комнате, не исключая Анны, невольно улыбнулись.

7

Академик, Елена и Петр сидели на кухоньке и пили чай, чутко прислушиваясь к тому, что делается в комнате Анны.

— Что с садом случилось? — спросил Петр, глядя на Елену, потому что все еще не в силах был открыто посмотреть на Ивана Евдокимовича. Хоть Петр и сказал ему: «От сердца любить буду», — но все еще никак не укладывалось у него в голове: академик и его мать-колхозница — муж и жена!

«Мама у меня — умница, никогда и никаких безрассудных шагов не делала, — думал он. — И если ей хорошо, то и мне будет хорошо. Только… по книгам Ивана Евдокимовича мы, студенты, учимся, а она? Не блажь ли это с его стороны? Не горести ли какие там, в Академии наук, загнали его сюда, в глушь? Пройдут огорчения, и его снова потянет в Москву. А с мамой что станет? Здесь она передовая женщина, а там? Да и возьмет ли он ее с собой?» Эти мысли волновали Петра, и он временами украдкой кидал взгляд на Ивана Евдокимовича, полагая, что тот этого не замечает.

Но академик все видел и понимал душевное состояние юноши.

«Многие и неожиданные чувства проснулись в нем, — думал он, тоже украдкой всматриваясь в Петра. — Ехал и ожидал встретить мать одну, а тут трое, и, конечно, у него ералаш в голове: осуждает. Хотя и сказал «одобряю», а в душе осуждение. Не из тех ли он — с ветерком в голове, вроде Крученого барина?..»

Еще до того несчастья, которое так неожиданно обрушилось на Егора Пряхина, на Анну, а стало быть, и на весь колхоз, Иван Евдокимович провел беседу с колхозниками села Разлом. Беседа была вызвана решениями весеннего Пленума Центрального Комитета партии. Академик на основе опыта отделения Академии наук горячо рекомендовал использовать полезную бактерию как в полеводстве, так и в животноводстве. Но после его доклада, как это часто бывает, разгорелись страсти.