— Вишь ты, какие они у вас, — заговорил Астафьев, брезгливо улыбаясь. — Может, пригласите хотя бы одну доярку? По вашему усмотрению, — добавил он, видя, как губы у Ивашечкина задрожали: знал Ивашечкин, что любая доярка прояснит гостям «суть дела».
Вскоре в комнату вошла румянощекая крупная женщина с красными, обветренными руками, какие бывают только у доярок. Не стесняясь, она поздоровалась с Акимом Моревым и, узнав, кто перед ней, произнесла:
— А-а! Приятно видеть. — Затем поздоровалась с Астафьевым и, тоже узнав, кто он, повторила: — А, приятно видеть!
Говорила она бойко, разумно, рассказала о том, какой породы у нее коровы, какой характер у каждой, сколько молока дает каждая. А когда Астафьев задал вопрос, как у нее с выполнением плана удоя, она так же бойко ответила, что план выполнила.
— Ну, а сколько вы теперь получаете с колхоза за свой труд?
Доярка осеклась, развела руками и, глядя то на Ивашечкина, то на Семина, медленно проговорила:
— А кто ее знает.
Когда Астафьев поблагодарил ее за беседу и доярка покинула комнату, Аким Морев с обидой посмотрел на «тройку», как бы говоря: «Что же это вы? Решили меня надуть? Я к вам с чистым сердцем, а вы?» И тихо проговорил:
— По постановлению Пленума она имеет право получить с колхоза какую-то сумму денег. Ей ничего об этом не известно. А вы уверяете, что разъяснили постановление Пленума, да еще «досконально».
— У нас в кассе денег нет, — решив выручить своих друзей, хрипловатым голосом объявил Семин.
— То есть как же это? Наличных нет?
— И вообще… ходи вверх ногами! — снова выпалил Семин.
— А вы бы взяли в банке кредит. Есть указание на авансирование давать кредит.
— Не дають, — отчеканил Семин.
— Как же так? Неужели вы не понимаете, что материальная заинтересованность — основа основ? — спросил секретарь обкома.
— Понимаем, но не дають, ходи вверх ногами!
— Кто ходи вверх ногами? — недоумевая, опять спросил Аким Морев и подумал: «Кажется, у них тут все вверх ногами».
— Это у него поговорка такая, у нашего буха, — пояснил Гаранин и, поднявшись со стула, уже направился к выходу, как бы говоря этим: «Хватит. Калякали-покалякали и — покой душе давай».
Но секретарь обкома остановил его вопросом:
— Вы сколько на трудодень в прошлом году дали?
Бухгалтер Семин полез в шкаф, достал толстенную книгу, раскрыл ее и долго перелистывал, пыхтя над ней. То ли ждал, что приезжие отвлекутся разговором и забудут о заданном вопросе, то ли хотел показать, что занят очень Серьезным делом. Наконец он подвинул к себе счеты и, сбросив толстеньким пальцем в левую сторону десять шашек, сказал:
— Весной сулили по десять килограммов зерна на трудодень.
— А дали?
— По сто грамм зерна… и арбузов… много чего-то, — ответил Семин, даже не покраснев.
— Сто граммов? Такую норму курице на день дают в хороших колхозах. Что ж, неурожай вас подкосил? — все так же мягко спросил Аким Морев.
— Урожай был великий… да не убрали: просо под снег пошло, и все такое прочее, — ответил Гаранин, помахивая правой рукой, будто что-то рубил.
— А что это «и все такое прочее»?
— Да так… всякое, товарищ секретарь обкома. Стихийное бедствие… и прочее.
— Чем же живут у вас колхозники, ежели на трудодень получили по сто граммов? — задал вопрос Аким Морев, обращаясь к Ивашечкину.
Ивашечкин растерялся. Но тут вступился, будто на таран пошел, предсельсовета Гаранин.
— Да вот так… живут уж! — уверенно сказал он, блеснув глазами.
— Живут ли?
— Не умирают… уповая на будущее, — подчеркнул Гаранин и сердито посмотрел в лицо Акима Морева, как бы говоря этим: «летаете тут — галки».
По выходе из правления колхоза Аким Морев раздумчиво произнес:
— Пока что мрачно, словно в подземелье.
Астафьев, хотя перед этим и решил быть осторожным с секретарем обкома: «А то черт его знает, как он повернет», — не сдержался:
— Теперь видите, какая назревает катастрофа?
Аким Морев, который и без Астафьева видел, в каком положении находится колхоз, сорвался:
— Чего это вы нажимаете, и все на то же место!
— Не я, жизнь нажимает.
— Нет, не жизнь, а вы. Катастрофа? У вас в районе тоже катастрофа?
— Тени даже нет.
— А тут долдоните: «Катастрофа». Здесь, очевидно, разрушают колхозный строй… И то — надо изучить, а не в панику ударившись, пороть горячку.
— Зайдемте к моей крестной, — предложил Астафьев, снова злясь на секретаря обкома: «Беда лезет в глаза, как поднятая бурей мякина, а он… все смягчает… подыскивает эластичные формулировки. Буду осторожней: пусть на него сами факты напирают!»