- Я нашел ее в колхозной библиотеке в Ванцине, – объясняет лейтенант-танкист.
Мы начинаем беседу об этой книге, которую я знаю. – Это чистое низкопоклонство, – говорит офицер. – Еще глоток водки?
Я прощаюсь с лейтенантом-танкистом и перехожу к наблюдательному пункту артиллерии, недалеко от нас. Офицер на наблюдательном пункте показывает на дымовую завесу примерно в трех километрах от Днестра. – Там наши, – говорит он. И там Ямполь, напротив нас, немного правее: это лишь только бесформенная куча обугленных руин. Группа домов горит на одном конце городка – это скорее очень большой хутор, с несколькими мельницами, несколькими кожевенными заводами, несколькими печами для обжига кирпича. Неповрежденными, между садами и группами акаций, стоят, если глядеть отсюда, только дома на краю городка и длинные железные крыши сараев для сена, зерна и хлевов колхозов, около берега реки. – Что это за низкое здание там, с большим двором? Колхоз? – спрашиваю я наблюдателя. – Это казарма кавалерии, – отвечает он мне. По ту сторону дамбы реки, там на равнине, вдоль дороги на Ольшанку (это дорога на Балту, на Киев и на Одессу), поднимается вверх красный и белый дым взрывов. Немецкая артиллерия обстреливает дорогу на Ольшанку, которая забита русскими машинами. В нескольких местах по бокам дороги горят поля зерновых. Горит лес. Грохот немецких штурмовых батарей, которые со своих позиций на украинском берегу долбят снарядами по советским бункерам, смешивается с грохотом русских орудий в равномерный глухой звук.
В сравнении с протяженностью и силой битвы батареи второй и третьей линии на обеих сторонах немногочисленны. Современные битвы доводятся до конца преимущественно с «короткими пистолетами». Вся сила обеих армий концентрируется на самой передней линии, где средние, моторизированные или движимые вручную орудия и часто также тяжелые батареи прикрывают, поддерживают и дополняют работу «автогенных горелок», которую выполняют подразделения саперов у брони бункеров и на позициях противника. Шум на передовых линиях адский. Немного назад, во вторых линиях, поле сражения простирается мирно, в расплывчатом свете послеполуденного часа отдыха. – Автогенных горелок не достаточно, чтобы разрезать Линию Сталина, – говорит мне наблюдатель. – Завтра утром начнется работа пикирующих бомбардировщиков.
Я спрашиваю его, по какой причине советская артиллерия не пытается помешать движению на немецких тыловых линиях.
- Она занята тем, что обстреливает наши самые передовые позиции, – отвечает он, – но время от времени какое-то тяжелое орудие увеличивает свою дальность стрельбы, добираясь до нашей стороны реки. Видите вон там грузовик? Он получил прямое попадание от русского орудия и взлетел на воздух. Несколько сотен метров в окрестности территория черна, засеяна гильзами от снарядов, взорванными картушами, помятыми и искореженными затворами. Две дюжины крестов, с касками на них, стоят в поле. Земля могильных холмиков еще свежая.
Мы покидаем наблюдательный пункт, спускаемся к реке, между лесами акаций и короткими зелеными полянами, где несколько предоставленных самим себе коров с любопытством и без недоверия поднимают к нам свой взгляд от травы. Под деревом два немецких солдата моют ноги в грязной луже. Их большие пальцы ног опухли, деформировавшись от долгих маршей и жары. Белые, огромные ноги высовываются из серо-зеленой формы как два очищенных от коры ствола дерева. Я думаю, такими должны были быть ноги Дафны, в решающий момент метаморфозы. Перед нами двигалась на позицию батарея тяжелых гаубиц. Рядовые артиллерии голые, в плавках. Кожа – красно-сожженная, это красный цвет кожи блондинов, сильно обгоревших на солнце. Это тот же самый цвет как у энкаустических фигур этрусских могил. Проходит один похожий на Геркулеса артиллерист, на плече несет тяжелый снаряд. Брюки у него сползли. И вот так он марширует, красный по зеленой траве, абсолютно нагишом, под смех приятелей. Голые мужчины между орудиями напоминают образы Алиджи Сассу. Спустя некоторое время русский снаряд взрывается рядом с батареей. Мы прибываем к месту взрыва, когда раненых уже положили на носилки. Офицер выкрикивает команды по полевому телефону. Металлический голос рассекает еще дрожащий после взрыва воздух. В нескольких сотнях метров дальше мы останавливаемся на краю глубокой выемки. Здесь поле сражения открывается глазу в полной ширине, взгляд свободно скользит над долиной и равнинами.
Тучи дыма от пожаров висят на горизонте как огромные монгольфьеры, готовые отделиться от земли. Вдоль всей диспозиции штурмовых колонн висит занавес из красной пыли и свинцового пара, что-то вроде огромного брезента, на котором опускающееся солнце рисует желтые и пурпурные узоры.