После многих часов боев это производит внушительное впечатление, когда вы попадаете на арену борьбы и встречаете совершенно пустую, чистую территорию, на которой нет ни одного брошенного ранца, каски, противогаза, пулеметной ленты, ящика боеприпасов, ни одной ручной гранаты, ничего, ничего. Нет даже лоскутов материи, обрывков бумаги, бинтов, окровавленных предметов одежды, которые являются неизбежным мусором битвы. Они не оставляют ничего, кроме как порой тут и там мертвецов; последних погибших, последних, которые остались прикрывать отход товарищей. Но их совсем немного, пять, десять, не больше. Исключительно впечатляющий вид у этих бедных мертвецов, которые остались на пустой, тщательно прибранной территории. Они лежат на зеленой траве, как если бы они упали с неба.
Поэтому мы были очень сильно поражены, когда достигли въезда в населенный пункт Качковка и внезапно увидели перед собой поле боя, которое засеяно сотнями мертвых русских и всеми теми остатками, которые обычно битва оставляет после себя. Почти вплоть до Качковки мы ехали по абсолютно плоской, похожей на степь широкой равнине: это уже своего рода предупреждение о той степи, которое простирается дальше на востоке, по ту сторону Буга, по ту сторону Днепра. Все же, постепенно, примерно в двадцати километрах за Ямполем, при сближении с Качковкой, равнина медленно поднимается, пока она не обрывается на краю глубокой зеленой впадины, густо заросшей деревьями, и на дне которой, на берегах тонкого водотока, лежит деревня Качковка.
Мы примерно в десять часов достигаем этого места, в нескольких километрах перед обрывом равнины. Русские, окопавшись на склоне впадины, оказывают сопротивление. Мы должны на несколько часов остановиться перед Качковкой и подождать, пока штурмовым подразделениям нашей колонны не удастся сломить ожесточенное советское сопротивление. К полудню бой еще продолжается. К этому времени подошли многочисленные немецкие батареи полевой и средней артиллерии и занимают позиции в полях, посреди колосьев хлеба. Под сильным обстрелом артиллерии русские оказывают яростное сопротивление. Неоднократно они переходят в контратаки и отгоняют немцев. Советская артиллерия отчаянно поддерживает борьбу этой части, самое большее, одного батальона, страшным заградительным огнем, который принуждает немцев постоянно перемещать свои орудия, и наносит большие потери немецкой пехоте. Немцы говорят, что русские оказались лучшими солдатами из всех, с которыми им до сих пор приходилось сталкиваться на войне. Лучше, чем поляки, даже лучше, чем англичане. Они не сдаются. Они борются до последнего, с серьезной и спокойной непоколебимостью.
Примерно в четыре часа пополудни мы видим, как первые группы пленных движутся в наш тыл, большей частью раненые. Без бинтов, лица залеплены пылью и кровью, одежда превратилась в лохмотья, руки почерневшие. Они спускаются медленно, опираясь друг на друга. В своих объяснениях они подтверждают то, что мы уже предполагали. Большая часть армии Буденного еще не была использована полностью на украинском фронте. Части, которые перехватывают немецкий удар, состоят преимущественно из молодых новобранцев или старых запасников, которых призвали в армию в начале июля. Крестьяне в форме, вовсе не настоящие солдаты. Если не считать специальных подразделений, авиации, артиллерии и танков, русская армия, так сказать, основная, регулярная армия, ожидает решающий удар дальше на востоке, вероятно, на берегах Днепра, вероятно, по ту сторону Дона.
Между тем, пока мы говорим, «ток-ток-ток» русских пулеметов постепенно удаляется (у советских пулеметов медленный темп стрельбы, с низким глухим щелчком), огонь артиллерии становится слабее. – Они отходят, – говорит немецкий унтер-офицер, с раной в голове, и рассматривает свои большие, мозолистые, замазанные машинным маслом и черные как земля руки. Когда мы достигаем конца равнины, в месте, где она неожиданно обрывается в долину, на дне которой лежит деревня Качковка, поднимается громкий крик удивления. Впервые на этой войне, впервые перед нашими глазами предстает поле боя, которое засеяно мертвыми русскими, поле боя, где у русских не было времени, чтобы «убрать» его перед своим отходом. И почти со страхом, как будто я двигаюсь по запрещенной территории, я иду вперед по арене борьбы, между погибшими врагами, которые, кажется, следуют глазами за каждым моим шагом, за каждым моим движением. Они смотрят на меня своим удивленным и укоризненным взглядом, как будто я пришел отнять у них тайну, осквернить ужасный и запрещенный беспорядок борьбы и смерти.