До рассвета Никифор любил молодую жену, а утром, поцеловав утомленное страстью чело любимой, оставил ее отдыхать.
Вечером счастливый сотник одарил Дарью великолепным рубиновым кольцом, и с этого дня ему нечего стало более желать. Счастье поселилось под крышей стрелецкого терема.
А однажды вечером, придя домой после службы, Никифор застал в горнице свою тещу Евдокию Степановну. Та была слегка навеселе и, поздоровавшись с зятем, улыбаясь сказала:
– Ну что, Никифор Игнатич, вот и дожила я до внуков!
– До каких внуков, Евдокия Степановна? Не пойму я тебя!
– А это ты у любезной супруги спроси у своей, почему она у тебя к соленым огурцам желание возымела.
До сотника начало доходить, что имела в виду теща. Он обернулся к Даше:
– Ласточка моя, неужто правду мать сказывает?
Видя неподдельную радость мужа, Дарья кивнула, смущенно улыбаясь.
– Да когда ж?..– спросил он, ласково прижимая к себе жену.
– В ту самую ночь, Никифор Игнатич, – тихонько сказала она, глядя на мужа счастливыми глазами.
На радостях сотник одарил тещу сверх всякой меры, дворне выставил бочонок медовухи, а любимой Дарьюшке подарил персидскую шаль, шитую золотом.
... Когда радостная Евдокия поделилась с сыном этой сильно интересной новостью, Ефим пришел в ярость:
– Мало того, что эта змея слюбилась с сотником, предала Григория, так теперь еще и ублюдка его носит! – кричал он в неистовстве.
– Побойся Бога, сынок! – воскликнула удивленная мать, – Григорий помер давно, а Дашеньке жить да жить. Радоваться должен за сестру, что сложилось все у нее с мужем. А чем тебе дитя невинное, нерожденное не угодило? Давно забыть пора старое! Сходи к Дарье, поздравь сестрицу-то!
– Ну уж нет, матушка! Ноги моей в этом доме не будет! Мне и здесь-то жить невмочь, как знаю, из чьей милости живем!
– Эх, Ефимушка, только-только молоко на губах обсохло, а уж гонору ровно у казацкого головы! Никифор-то только добро нам делает и тебя готов в стрельцы устроить, помирись ты с ним, успокой материнское сердце, дай спокойно пожить на старости лет, чтоб душа о тебе не болела! Христом-Богом тебя прошу, сынок!
От таких материнских слов Ефим просто потерял дар речи и, не умея совладать с гневом, грохнул об пол подвернувшуюся под руку крынку и выскочил вон.
Он, как всегда в трудную минуту, пошел на отцовскую могилу и долго сидел там, думая, как ему жить дальше, где преклонить буйную голову, потому как чуял он в груди великое смятение, и некому было обсказать свои думы. Не понимал его ни крестный дядька Павло, ни священник отче Николай. Последний вообще наложил на парня епитимью: велел впятеро бить поклонов, да читать Отче наш четырежды по утрене, да в вечеру. А напоследок прибавил:
– Дерзок ты не по возрасту, гордыня тебя одолевает, смертный грех это, Ефим! Так недолго тебе и в бунтовщиках оказаться! Покайся, отрок, да в молитвах прояви усердие, авось, Господь вразумит тебя, грешника!
ГЛАВА 3
Время шло, Дарья легко разрешилась от бремени, принеся на исходе весны мужу здоровенького крепенького мальчонку: его окрестили Николаем. Никифор на руках носил жену, а Евдокия не отходила от внука. Только Ефим так и не смог унять супротивных чувств и на известие о рождении племянника только безучастно спросил:
– Как назвали-то? Николаем? Ну и Бог с ним...
Мать лишь махнула рукой– она уж более не надеялась образумить непутевого сына. Постаревшая Евдокия жила теперь с семьей дочери и внуком, а Ефим все более отдалялся от матери. Молодой казак частенько надолго пропадал из дому и нередко возвращался с разбитыми кулаками и в изодранной рубахе, которую молча бросал матери на предмет починки, так как наперво сам попытался справиться, да только исколол все пальцы и, сломав иглу, в сердцах нехорошо выругался.
... Минул год, и семья сотника Васильева вновь ждала прибавления. Дарья легко носила дитя, нимало не тяготясь. Она расцвела в полную силу: тело налилось женской округлостью, движенья обрели мягкость, речь стала плавной. Жена сотника ходила с высоко поднятой головой, гордо глядя на горожан, но не кичась своим положением. Когда шел Никифор в праздник к обедне со своей красавицей женой, казаки провожали ее восхищенным взглядом, а бабы завистливо поджимали губы, дивясь на роскошные наряды сотниковой супружницы.
Как-то случай свел Дарью с Ефимом. Сестрица радостно окликнула брата, потому как непонятна ей была его остуда и шибко скучала она, не видя милого братца. Но Ефим смерил сестрицу презрительным взглядом и процедил сквозь зубы:
– Уйди с дороги, да не попадайся мне более.