– Есть у меня старый недруг, Джамшед, порази его шайтан! Так вот он все время пытается перейти мне дорогу в торговых делах. О честности же вовсе не ведает этот мздоимец! И вот недавно ему удалось снова мне напакостить, причем так, что хуже некуда: перехватил этот сын греха у меня заказ самого шаха на индийские шелка. А ведь тому, кто исполнит шахское повеление, и прибыль будет немалая, и почет большой. Вот чую я сердцем, что сплутовал Джамшед, а доказать ничего не могу! Видно, на старости лет прогневил я чем-то создателя, и отвернулся он от меня, лишил своего всеблагого покровительства!
Глеб посочувствовал горю Омара и спросил:
– А неужто нет способа устранить этакого злодея с твоей дороги? Как-нибудь указать сиятельному шаху, что аспида он пригрел неблагодарного, а верного слугу своего обидел?
От этих Глебовых слов просветлел купец лицом, словно хитрая какая думка у него появилась. Немного помолчав, он обратился к Глебу:
– Друг мой, ты ведь всякие языки разумеешь?
Глеб утвердительно кивнул, и Омар продолжил:
– Так составь грамотку, чтобы всякому, кто ее прочтет, стало ясно: Джамшед с заговорщиками связался и злоумышляет против великого шаха. А потом ты ему под видом торгового гостя иноземного и подсунешь в дом эту грамотку, он-то ведь тебя не знает, вот и не заподозрит ничего. Я же тайное письмо отправлю верховному визирю, дабы учинить обыск в Джамшедовом доме. Так мы с тобой этого сына греха и изведем!
Русич признал, что задумал купец изрядную хитрость, да только сомнение Глеба взяло: не перегибает ли Омар палку? Но тот поспешил уверить друга в том, какой низкий и недостойный человек Джамшед и что задуманное ими как нельзя более правильно. В конце концов Глеб согласился и сел писать нужную грамотку, кою и составил вскорости со всем тщанием. Было это как бы послание к Джамшеду о том, что верные его сподвижники во всем с ним соглашаются и ждут только подробного плана дворцовых покоев, чтобы напасть на шаха. Государя же персидского в этом письме называли тираном и поносили всякими словами.
Богато одетый Глеб явился к Джамшеду. В рукаве русича пряталось подложное письмо, да еще дал ему Омар амулет огнепоклонников, чтобы уж наверняка оговорить соперника: ежели в измену не поверят, то уж богоотступничество ему никак не простится.
Затеял молодец с купцом долгий разговор о товарах и ценах, рядился да ладился всяко, а сам тем временем приглядывал местечко подходящее, куда можно улики подсунуть. Наконец он решил, что лучше всего их спрятать в скатанный ковер, стоящий в глубине лавки. И когда Джамшед ненадолго вышел распорядиться, чтобы гостю подали прохладного щербета утолить жажду, Глеб ловко и незаметно проделал задуманное. Потом провел еще некоторое время в лавке и душевно распрощался с хозяином, заверив того в своем глубоком интересе и полнейшем почтении.
Русич так провел беседу с купцом, что ничего не подозревающий Джамшед остался доволен новым знакомством, которое сулило ему в будущем немалую прибыль. А Глеб отправился к своему другу Омару и подробно обсказал ему, как все устроилось.
В тот же день, дабы не терять времени даром, Омар составил на Джамшеда донос и отправил его на имя главного визиря. Через несколько дней во время обыска шахские стражники нашли и письмо и амулет, которые полностью уличали Джамшеда в злонамеренности против сиятельного шаха и исламских устоев. Купца бросили в яму, а через месяц жестоко казнили, отписав все его имущество в шахскую казну.
Омар ликовал, устранив со своей дороги опасного конкурента и получив обратно шахский заказ. К тому же посулили купцу должность постоянного поставщика шахского двора, что удвоило его радость. Находясь в состоянии полного приятства, Омар одарил своего друга и помощника Глеба, когда же тот начал было отнекиваться, то купец и слышать ничего не хотел об отказе.
А сам Глеб в день казни Джамшеда снова испытал приступ пылающей боли от вспыхнувшего багровым огнем камня в перстне. Только теперь боль была гораздо сильнее и длилась не в пример дольше прошлых случаев, да камень пылал как-то особенно яростно. А ночью горькие видения посетили русича во сне.
Привиделась ему любимая плясунья Рукмини, только снилась она Глебу мертвой. Ее окровавленное истерзанное тело в разодранной одежде лежало на земле, а в широко раскрытых неживых глазах отражались холодные злые звезды.
А еще полные слез голодные глаза несчастного мальчика смотрели с перекошенного злобой лица Джамшеда, отрубленная голова которого покоилась в луже крови...