— Челом бью за его жалованье! — поклонился Аввакум. — Только у меня на Христа теперь вся надёжа! Справляй своё дело, Дементей Миныч!
— Я тебе уже всё передал, что велено было! — сказал Башмаков и махнул рукой. — Везите!
Вот те на! Только тут и разглядел в темноте Аввакум приготовленные телеги.
— Чего толкаешься-то! — шагнув вперёд, сказал он Осипу Салову. — Слухай, стрелец, чего скажу-то тебе. Не надейся на князя, не надейся на человек. Несть в их спасения!
— Иди-иди! — подталкивая Аввакума к телеге, сказал полуголова. — Ехать надобно.
Воровски увозили из Москвы Аввакума. Скоро свернули от Москвы-реки, поехали по болотам, по дебрям лесным, где никакой дороги нет. Только когда к рассвету снова выехали к Москве-реке, когда завидел ась в посветлевшем небе высокая, будто из чурбачков сложенная колокольня, только тогда и узнал протопоп Николу-на-Угреше.
Три века назад, идучи на Куликовскую битву, остановился тут князь Дмитрий Донской. Уснул, а во сне явилась ему чудотворная икона святителя Николая. «Вся сердце моё угрета!» — рассказывал потом князь о своём видении, и посулил основать монастырь. Сюда, в этот основанный Дмитрием Донским монастырь, везли теперь Аввакума. Видно, не решились убить. Снова в тюрьму спрячут...
И только подумал так, как накинул сзади Осип Салов епанчу, закрутил на голове. Подхватили Аввакума стрельцы. Стащили с телеги. Повели, ничего не видящего, к речному берегу.
Ну так что же? Выпросил сатана у Бога светлую Русь. Добро ты, дьявол, вздумал, а нам то любо — Христа ради, нашего света, пострадать!
Быстро эти мысли в голове Аввакума неслись, а его вели и вели, и конца тёмному пути не было. Ступеньки какие-то под ногами. То вверх подымались, то вниз, то снова вверх. Ослабли сжимавшие локти руки стрельцов.
И такая мысль Аввакуму на ум пришла. Специально завели его куда-то, хотят, чтобы с завязанными глазами оступился Аввакум, сорвался в пропасть... От хитрость-то змеиная! От умышление-то дьяволово! Даже страшно Аввакуму стало. Закричал он, сколько было его силы. А силы оставалось ещё...
— Что орёшь-то, шальной? — сдёргивая с головы Аввакума епанчу, сказал Осип Салов. — Пришли уже. Заходи давай! — И толкнул Аввакума в специально приготовленную для него темницу.
А крик Аввакума и дьякон Фёдор слышал, которого тоже вслед за Аввакумом привезли в Николо-Угрешский монастырь. И монахи... В соседнем селе тоже добро слышно было...
Даже Настасья Марковна, что выбрела сегодня утром на берег Мезени, и то услышала. Донёсся Аввакумов голос до неё из тягостно прозрачной дали.
И так явственно этот отчаянный крик сердцем Настасья Марковна различила, что брызнули из глаз слёзы, а сердце так тоской зашлось, что сорвалась бы с места, побежала бы на голос протопопа, только куда бежать-то, немереные вёрсты навсегда уже разделили их...
Пусто было на мезенском берегу в этот ранний час. Чернели баркасы на берегу, серели сети, развешенные для просушки, кричали чайки...
6
Сколько людей на земле, и каждый по-своему устроен... Аввакуму после той обедни в Успенском соборе казалось, что всё у него изнутри вынули.
В башне, куда посадили в Николе-на-Угреше, оконце было. Смотрел Аввакум, как монахи по двору ходят, богомольцы... Иногда знакомых видел. Князь Иван Алексеевич Воротынский ходил, головой крутил по сторонам. Почувствовал Аввакум, что его князь ищет. Но и Воротынскому здешние власти узника не открыли. И Аввакуму никак знак не подать было. Крепко его спрятали в Николе-на-Угреше...
Только молитва и осталась. Утреннее Евангелие по памяти читал Аввакум, когда первые посетители у него побывали. Озарилась дивным светом темница, и будто иконостас внесли. Предстали Спаситель, Божия Матерь и Силы небесные. И был глас: «Не бойся! Аз есмь с тобою!»
Потом пропало видение, а свет остался. Отпустила на душе тяжесть...
А у Паисия Лигарида, не в пример Аввакумовым, трудности... Хоть и объяснил он государю, что его самого в заблуждение с грамотами ввели, не поверил Алексей Михайлович Газскому митрополиту. На Церковный Собор, который так тщательно готовил Паисий, его даже и не пригласили.
Другой бы митрополит обиделся, а Лигарид стойко снёс унижение. Когда митрополит Питирим велел опровержение на челобитную попа Никиты из Суздаля писать, Лигарид старательно поручение исполнил.
И хотя и сам уже понимал, что не приходится больше надеяться на патриаршество, но виду не показывал. С прежней уверенностью держался. Когда выдавался случай, слова изрекал учительские.