— Вроде он... Других-то вроде и нет. Аввакум протопоп летом был, так его в ссылку увезли в Пустозерск куда-то... Никона патриарха тоже выгнали. Лигаридий, значит, главным будет.
Покачал головою Семён Дежнёв. Сколько жил, а такого дива не видел. Потом вздохнул и пошёл по своим делам. Слава Богу, оборонили Москву от Никона, дак приказные уже на местах сидели. Быстренько все дела дежнёвские уладили. Вот тебе, казак, за девятнадцать лет службы тридцать восемь рублёв шестьдесят семь с половиной копеек, а остальное жалованье сукном велено великим государем выдать. Да не щупай, не щупай, коли и траченое маленько, всё едино замены не будет.
Не стал спорить Семён Иванович Дежнёв. Чего тут спорить, если государь так повелел. Спрятал Семён денежки, вскинул на плечи тюк с сукном, присел даже от тяжести — тяжеленьки в сукно переведённые годы его службы оказались — и побрёл себе, прикидывая, куда половчее сукно сбыть. Хоть и за бесценок, а всё одно — никуда не денешься, не повезёшь ведь такую тяжесть в Сибирь...
Долго толкался Семён на Красной площади среди торговцев, смотрел, кому с меньшей потерей отдать. Тут подошёл к нему человек.
— Я есть Николай Витсен... — сказал он. — Я бы купиль выгодно твоё сукно.
— Так покупай! — сказал Дежнёв. — Мне бы только не очень в убыток.
— Я с выгодой тебе купить буду! — сказал Витсен. — Но я должень иметь разговор о твоём плаваньи.
Перестал улыбаться Дежнёв. Хмурым стало лицо. Нагнулся и снова тяжёлый тюк взвалил на плечи.
— Послюшай! Подожди, казак! Зачему ты уходить?
— Нельзя нам разговаривать о походах, — ответил Дежнёв. — Не велят.
— Но послушаль! Никто не узнай, что мы говори ль.
— Потому и нельзя... — сказал Дежнёв.
И ушёл прочь от чересчур любознательного чужеземца.
Сукно он, слава Богу, продал. И вообще удачной оказалась для него поездка в белокаменную, потому как перед отъездом пожаловали его в казачьи атаманы с годовым окладом в девять рублей, семь четвертей ржи, четыре четверти овса да ещё два с половиной пуда соли... Всего, чего хотел, достиг в Москве Семён Иванович Дежнёв. Вот только так и не узнал он, что же всё-таки совершил в своей жизни...
Лишь столетие спустя отыщет академик Миллер в архиве якутской приказной избы отчёт о плавании Семёна Дежнёва, прошедшего из Северного Ледовитого океана в Тихий океан через пролив, который назван сейчас именем Беринга.
«Сие известие об обходе Чукотского носу, — напишет Миллер в донесении Адмиралтейств-коллегии, — такой важности есть, что оное паче вышеписанных примечания достойно, ибо известие есть, что прежде никогда подлинно не знали, не соединяется ли в сем месте Азия с Америкою, которое сомнение и к первому отправлению господина командора Беринга на Камчатку причину подало. А ныне в том уже никакого сомнения больше не имеется».
Недоверчиво слушали тогда адмиралы это сообщение академика Герарда Миллера. Невероятной казалась адмиралам сама возможность такого плавания. Впрочем, тогда, 20 декабря 1737 года, уже очень многое из прежней истории России казалось невероятным...
Глава седьмая
1
Короткий зимний день клонился уже к вечеру, когда по затвердевшему снегу подкатили к обгорелой келье Епифания сани. Заиндевевший от мороза мужик вылез из них и, стащив с головы шапку, размашисто перекрестился.
— Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас! — громко проговорил он, и эхом раскатились слова молитвы в морозной тишине поляны.
— Аминь... — отозвался из избушки голос.
Мужик отряхнул шапкой снег с валенок и толкнул обугленную дверь.
Келья невелика была, но чиста. Видно, сюда и не заглядывало бушевавшее с улицы пламя. Большую часть кельи занимала печь. Стол стоял здесь, лавка. На лавке монах сидел и строгал кляпичком доску. Падали на пол стружки.
— Мир дому твоему, святый отче... — перекрестившись, сказал мужик.
— С миром принимаю... — отвечал монах, не прерывая работы.
— Хлеба я тебе привёз, святый отец... — проговорил мужик. — Да четверик ржи...
— Спаси Господи...
— Я тебе и денег ещё дам. Сделай крест мне.
— Не надобно денег! — монах отложил рукоделие. — Которым ты образом прислан ко мне, грешному? Далече ли живёшь, православной?
— Зимой, отче, вёрст сорок будет... А если летом, то и поболее. Болота непроходимые, огибать надо.
— Чего же, поближе мастеров не нашлось?
— Почему нет? — ответил мужик. — Есть и в наших краях грамотные люди. Только мне велено у тебя крест сделать, если Епифаний ты.