Он был способный и храбрый командир и быстро освоился с трудной обстановкой. После отражения второй атаки он окончательно вошел в свою роль. Правда, он излишне горячился, кричал и сквернословил, несколько раз без нужды порывался выйти на передний край, чтобы показать робевшим, по его мнению, командирам, как надо глядеть в лицо смерти. Его во-время удерживал Трофим Гомонов, молчаливый и сосредоточенный даже в этом бою, никогда не тративший слов по пустому делу… Когда Арзуманян начинал излишне горячиться и отдавать противоречивые приказания, Гомонов отечески-внушительно останавливал его или подавал дельный совет.
— А ты, старший лейтенант, пулеметик-то один подвинь ближе к флангу, а?
Или:
— А гранатометчики наши слабовато стали работать. Торопятся. В кучку сбились. Рассредоточь-ка их. Да и я пойду — помогу им…
И замполит, несмотря на страшный огонь, неторопливо вылезал из дзота и шел помогать гранатометчикам.
Рубен отпускал его неохотно. Наконец он и сам не выдержал, пошел вслед за ним на позиции первого взвода. Ему так хотелось показать бойцам, что они еще не знают, какой у них отважный командир. И в самом деле, когда он намеренно неторопливым шагом, слегка нагнув голову, бесстрашно проходил по окопам с автоматом и биноклем на груди, многие думали:
«Молодец наш командир — пулям не кланяется».
Но вот наступил наиболее трудный момент боя.
В пятый раз пошли немецкие танки. Это была самая сильная атака.
Арзуманян находился в это время на правом фланге роты. Вокруг творилось что-то невообразимое. Нельзя было выделить какие-то отдельные звуки, смотреть более одной секунды в одну какую-то точку. Все пылало, курилось, сливалось в один громыхающий вихрь. Вот, кажется, падают на мостовую с большой высоты листы кровельного железа, вот трещат под буреломом вековые деревья, стонут, шумят вершинами… Грохочут, перекатываются морские валы, звенят брызги, шипит тающая на камнях пена…
Арзуманян стоял в укрытии, оглушенный, и совсем не знал, что делать. Надо было командовать, а как командовать, он и сам не знал. Да и кто в таком хаосе услышит команду! Каждый делает то, что находит возможным, повинуясь только безотчетной логике боя: одни стреляют из пулеметов и автоматов, другие бросают гранаты куда-то вперед, за окопы… И вдруг Рубен увидел, как мало осталось у него людей.
«Что же это? — испуганно подумал он. — Так много потерял, так мало взял!»
В самом деле, надо что-то предпринимать! Его словно осенило. Он тут же решил рассредоточить взводы чуть в стороны от центра ротного рубежа и приказал бойцам с ручными пулеметами передвинуться в боковые запасные окопы. Оттуда удобнее было брать атакующих фашистов в огневые тиски да и самим оставаться на какое-то время вне минометного обстрела.
Возле Рубена непрерывно длинными очередями работал станковый пулемет. Арзуманян каждым своим нервом ощущал его яростный пульс: захлебнется, откажет пулемет, и какая-то лазейка для врага, какая-то щель на несколько секунд останется открытой.
Чего боялся Рубен, то и произошло. Пулемет умолк. Двое бойцов расчета, отчаянно ругаясь и подталкивая друг друга, завозились у замка. Один — совсем молодой, худенький и бледный паренек — ожесточенно рвал ленту из медной горловины приемника, другой — пожилой, с красным потным лицом — ковырялся в открытом механизме.
Арзуманян подскочил к ним.
— В чем дело? Зачем сразу четыре руки? Надо только две!
Он оттянул рукоятку, отпустил. Лента не подалась. Он выдернул три гильзы, подтянул давшую перекос ленту, снова отвел рукоятку… Четкий щелчок — лента встала на место. Затвор подал патрон.
— Вот так надо!
Арзуманян посмотрел в амбразуру пулеметного гнезда и увидел бегущих прямо на окоп каких-то тощих, долговязых мальчишек в зеленоватых кителях с белыми скрещенными мечами пониже нагрудных карманов, с закатанными до локтей рукавами. Лица у них были мертвенно-бледные, словно безглазые, с длинными отвислыми челюстями. Это были гренадеры особой дивизии СС «Огня и меча».
«Сопляки какие-то. Откуда их таких насобирал Гитлер?» — успел подумать Арзуманян.
Молоденький пулеметчик запустил по ним длинную очередь. Гренадеры залегли в двадцати шагах, в них полетели гранаты, но часть в одиночку и парами уже сваливалась в траншею.
«Какие нахалы! Ай-ай-ай!» — подумал Рубен.
И, выставив вперед автомат, побежал к выступу траншеи, где спряталось несколько гренадеров. Они уже прилаживались, чтобы зацепиться за новый рубеж и держаться до прибытия новой волны. Две роты эсэсовцев шли вслед за танками. Два танка уже проскочили окопы и стреляли где-то позади, обороняясь от русских самоходок.