Попрежнему вспыхивали впереди бои, но неприятель уже не мог оправиться после Курской битвы и, яростно огрызаясь, оказывая у отдельных оборонительных узлов отчаянное сопротивление, отступал все дальше и дальше. Ломая его оборону, советские войска неутомимо, шаг за шагом, продвигались вперед. Уже в начале октября они переправились через Днепр и закрепились на правом берегу, юго-западнее Гомеля. Пал оборонительный узел немцев у Речицы. Правое крыло советских войск охватывало Гомель с севера. В конце ноября Гомель был освобожден, и гвардейская дивизия Богданыча подошла к Днепру у Жлобина…
Опять перед Алексеем Волгиным раскрылись знакомые, орошенные слезами и кровью места, те самые, по которым два с лишним года назад он уходил вместе с отступающей армией на восток…
Алексей вдыхал запах белорусских лесов, полей. С волнением всматривался он в карту, читал знакомые названия городов — Бобруйск, Осиповичи, Минск, Барановичи. Города эти лежали теперь совсем близко. Там, за Жлобином, куда готовила новый удар Советская Армия, находилось село, которое все чаще рисовалось в его воображении; во всяком случае это были те места, где Алексей мог предпринять поиски сына… Все напоминало здесь о пережитом в 1941 году. Вот выжженная до корня деревня… Не сюда ли, на головы женщин и детей, сыпались фашистские бомбы? Не здесь ли заживо погребены сотни мирных людей? А вот переправа! Как она похожа на ту, у которой он наводил порядок тогда, в первый тяжелый день войны. А вот дорога, та самая дорога, по которой он шел в августе позапрошлого года!
И Алексей прикладывал к карте масштаб, отсчитывал каждый километр, искал название села, о котором упоминал в своих рассказах Иван Дудников… Алексей начинал верить в маловероятное.
Огибавший Белоруссию с юга от Мозыря до Ковеля и к северу от Витебска фронт остановился на месте до июня 1944 года. К этому времени вся правобережная Украина и Крым были освобождены от врага, а на юге советские войска уже вошли в Румынию и нависли над Яссами. Война подходила к решающему этапу.
В конце мая 1944 года Алексей Волгин, возвращаясь в дивизию из политуправления фронта, заехал в авиаполк полковника Чубарова навестить брата.
Аэродром он нашел у небольшого хуторка, между двух лесных зарослей. Рядом, в двух километрах, на поляне стояло несколько самолетов-макетов, на них немцы иногда сбрасывали свои фугаски, а настоящий аэродром оставался невидимым и невредимым.
Алексей не видел Виктора почти год, от самой Курской дуги. Братья встретились у маленького озерка, под тенью верб, у землянки.
— В ресторан наш хочешь? — после обычных приветствий и объятий предложил Виктор. — Это мы так свою столовку называем. Сейчас я отдыхаю, и мы можем спокойно посидеть.
— Нет, в ресторан не хочу, — с ударением на слове «ресторан», — сказал Алексей, ведя Виктора под руку. — Лучше вот здесь в леске, на травке, расположимся. Гостить долго некогда.
Небольшой лесок звенел птичьими голосами, был полон теплым благоуханием майского дня. На нежной траве, пробиваясь сквозь листву деревьев, дрожали солнечные блики.
— Хорошо у нас, правда? — спросил Виктор.
— Курорт, — улыбнулся Алексей и опустился на усеянный желтыми одуванчиками травяной ковер.
— Вот ты уже и полковник, Алешка, — сказал Виктор, как бы любуясь пополневшей солидной фигурой брата, сверкающим набором орденов и медалей на его груди.
— Ты тоже не намного отстал, — обычным покровительственно-шутливым тоном сказал Алексей. — Эскадрильей командуешь. Сколько самолетов на твоем счету?
— Сорок девятого на прошлой неделе сбил, — скромно ответил Виктор. — Представлен на дважды Героя…
Алексей все внимательнее приглядывался к брату. В облике Виктора появилась какая-то неуловимая сдержанность. Он уже не волновался, не горячился, как прежде, движения его стали скупыми, более спокойными. Такой же спокойный, чуть насмешливый взгляд как бы говорил:
«Сбиваю фашистов, что о них говорить. Дело привычное».
Алексей стал рассказывать о последних письмах из дому, от Прохора Матвеевича и Павла, о тех радостных нотках, которые все ощутимее звучали в письмах отца.
— Старик наш даже пошучивать стал в письмах и хвастать. Вот то-то закончили, то-то сделали, а вы, дескать, все копаетесь.
— А что с Таней? — спросил Виктор. — От ее редких писулек так и несет панихидой.
— Татьяна — жива-здорова, но у нее личное горе. После одного случая на Курской дуге… Погиб один хороший офицер… Скромный, умница… Очень славный парень… Ну, и загрустила Танюшка.