— Дзенькую. Дзенькую, — плача, повторяла женщина и силилась дотянуться до рук Ивана и поцеловать их.
Оставив весь свой продовольственный запас в халупе — хлеб, сахар, консервы, — бронебойщики вышли во двор.
— Ну вот, Микола… Первое доброе дело за границей сделали… Теперь пойдем дальше!
— Выходи! — понеслась по селу команда.
И, вытянувшись цепочкой, весело гомоня, рота за ротой, вновь двинулись в туманную мглу советские воины.
Они уходили под теплый летний дождь, скрываясь за синеющими полями, за лесами, — все дальше и дальше.
И с каждым их шагом все дальше отступала на запад война…
В Москве Алексей Волгин пробыл всего пять дней.
Еще будучи в армии, он иногда мечтал о том дне, когда снова вернется на прежнюю новостройку, но потом мечта эта стала казаться ему чересчур смелой и самонадеянной.
Слишком много было у страны и у ее руководителей важных дел и забот, чтобы помнить об одном человеке, пусть даже крупном работнике, о его личных желаниях… Так думал Алексей.
Но оказалось то, о чем он думал, не было только его личным делом; о нем не забыли, и, как только советские войска стали подходить к границе, эти неизвестные Алексею, никогда ни о ком не забывающие люди решили вернуть его на прежнюю работу.
Мечта осуществилась. Алексей ехал на бывшую новостройку. Последние слова ответственного руководителя из наркомата все время звучали в его ушах.
— Подумали мы, посоветовались, кого нам направить на восстановление Н-ской дороги, и решили послать вас. Кого же еще посылать? Вы знаете там каждый мостик, каждый разъезд, сами готовили эту дорогу к сдаче в эксплуатацию, отрывали ее с болью от своего сердца, когда пришлось все оставлять. Новостройка — это сама ваша жизнь… Мы возвращаем ее вам… Езжайте и верните дорогу стране. Желаем вам успеха.
Алексей не мог забыть, как, выйдя из наркомата, долго бродил по московским улицам, весь охваченный нетерпением поскорее взяться за новое большое дело.
Уже вечерело. Над столицей густела легкая дымка, лучи заходящего солнца как бы растворялись в ней, рассеивая всюду мягкий, постепенно затухающий свет.
На площади Дзержинского, в Охотном ряду и всюду — во все стороны от Красной площади — по лучеобразным линиям улиц горели еще не яркие, но живые огни фонарей: уличное затемнение полагалось проводить только по сигналу тревоги, но таких сигналов давно уже не было, и фонари горели все время.
Москва стояла в их теплом озарении такая же красивая и нерушимая, как и прежде. Еще утром, в час приезда, Алексей не заметил в столице ни одного разрушенного дома. Улицы были полны обычного движения, толпы людей стекали в подземные дворцы метро, сновали машины, сигналили светофоры… И Алексею, отвыкшему за три с лишним года войны от городского шума и от обилия света, показалось все это удивительным, как будто его сразу из темного дымного подземелья перенесли в теплый, ярко освещенный дом.
В торопливом, как и до войны, потоке людей шел Алексей, и гордость переполняла его.
«Всё, всё — как прежде, — думал он. — Как будто никогда не было ни воздушных бомбардировок, ни промерзших насквозь домов зимой сорок второго года… А ведь мы были тогда близко от Москвы… И такие, как Дудников, Хижняк, Гомонов, Гармаш, заслонили ее тогда своей грудью…»
Алексей вышел на Красную площадь.
У входа в мавзолей стояли часовые. Их фигуры казались массивными, словно высеченными из зеленоватого мрамора.
На кремлевских башнях горели алые звезды. Звонили куранты… История шла своим путем, и часы неизменным боем как бы отмечали ее неуклонные шаги.
Пройдя до храма Василия Блаженного, Алексей остановился. Ему не хотелось уходить с площади. Уж очень хорошо было на его душе, и мысли как бы поднимали его все выше, уносили к будущему. Оно рисовалось Алексею в самом радужном и лучезарном виде.
И как всякий человек, проходящий мимо Кремля, Алексей остановился, переведя стесненное необыкновенными чувствами дыхание, огляделся. Рядом с ним стояли люди — военные и штатские — и тоже смотрели на Кремль.
На лицах людей было одинаковое выражение и думали они, повидимому, о том же, о чем думал Алексей — о великой силе справедливости, о том, что правое дело непобедимо.
В областной город, с которым у Алексея были связаны воспоминания о первых днях войны, он приехал под вечер и тотчас же позвонил в обком партии. Ему ответили незнакомые люди. Но это ничуть не охладило нетерпения Алексея. Он в тот же вечер встретился с секретарем обкома, представился ему, а наутро уже выехал на бывшую новостройку.