Только в девятом часу вышел на площадь Пролетарской диктатуры. Из-за зеленой листвы просвечивался восьмиколонный портик Смольного.
…В памяти неожиданно всплыла полноводная человеческая река, когда-то увлекшая за собой, как щепку, голодного обтрепыша Пашку. Плохо одетые люди несли бархатные, золотом расшитые знамена и пели песню за песней.
Над колоннами покачивались чучела пузатых буржуев и усатых генералов. Когда их дергали за веревку, они смешно дрыгали руками-ногами. На большом плакате, установленном на грузовике, трехсаженный рабочий в синей блузе размахнулся молотом — на земном шаре цепи порвались. На другом грузовике давали представление: толстяка в цилиндре дубасят матрос и лапотник: «Смерть капиталу!» Столько диковинок — поспевай смотреть.
У решетчатой ограды все кричали «ура». И Пашка кричал тоже. А когда проходили мимо часовых, какой-то бородач прикрыл его полой шинели.
Павел помнит все. Поднимались по каменной лестнице и, наконец, очутились в длиннющем зале, уставленном скамейками и непокрытыми столами. Было гулко, как в бане, и пахло щами. У Пашки с голодухи закружилась голова. Солдат с курчавой бородой усадил его рядом, вынул из кармана деревянную ложку, придвинул дымящуюся манерку. Сам не притронулся, все гладил мозолистой ладонью по Пашкиным вихрам.
«А знаешь ли, кавалер, какой сегодня праздник?»
Пашка боялся оторваться от щей, да и откуда ему было знать.
«И куда попал, не знаешь? Смольный это, наша рабочая и крестьянская власть… А что ж ты такой драный и чумазый? Мамка есть?»
«Померши». — Пашка облизал ложку. От сытости и тепла очень хотелось спать. Мягкая борода солдата щекотала шею.
Проснулся Пашка уже на улице. Солдат с густой бородой сидел перед ним на корточках:
«А теперь прощевай, бонжур-покеда! Завтра нашему полку на фронт катить. — Пошарил в кармане, достал огрызок сахару, обтер обшлагом: — На, держи! Другого гостинца нету… Ходишь ты, кавалер, голодный, разутый, одначе застанешь настоящую жизнь. Дело к тому идет, за то и кровь свою проливаем…»
Вот и его черед настал, Павла, проливать свою кровь. Павел, с трудом преодолевая волнение, поднялся по лестнице, открыл массивную дверь кабинета.
Что известно было до его появления секретарю обкома? Фамилия в списке? И фамилия-то скромная: Васькин. Скромная профессия: работник сберкассы…
Секретарь обкома изучал Васькина и не скрывал, что изучает. Взгляд у Васькина открытый и прямой. Нет, не наивная простота. С характером. В уголках сжатых губ, в густых бровях, сдвинутых к переносице, в этом вот взгляде что-то упрямое, жестковатое, отчаянное.
— Почему столько переменили детдомов? Трудно привыкали к порядку? Наше задание — догадываетесь? — требует величайшей дисциплины…
Павел нахмурился: почему из всей его жизни обычно интересуются годами беспризорничества? Хотел объяснить — услышал новый вопрос:
— Какое знаете ремесло?
При чем тут ремесло? Впрочем, на том пути, на который Васькин вступал, все было непривычно, все неожиданно.
— Столярное… немного…
— Это хорошо. Понимаете, товарищ Васькин, ни вы, ни я не должны сейчас ошибиться. В такое время и малая ошибка влечет напрасные жертвы. — Секретарь в упор смотрел на Павла. — Как вы представляете себе начало? Что, если скромненько поселиться в деревне и заняться столярным ремеслом, а?
Павел задумался.
— Можно. А можно и так: ходить себе из села в село. Побуду в одном, сделаю свое — и дальше.
— «Кочующее орудие»? — В свою очередь, задумался и секретарь обкома. — Это в артиллерии так: расчет часто меняет огневую позицию, противнику трудно ее засечь, называется «кочующее орудие». Хватит ли вас на это?
Павел промолчал. Весь его вид говорил одно: «Хватит». Он полон был гордости, сдержанного ликования; ему доверяют, доверяют!..
Чем-то молодой этот человек напомнил секретарю обкома ребят двадцатых годов. В бушлатах, кожанках и лаптях рвались они туда, где нужны были революции. Не заметил — по старой комсомольской привычке перешел на «ты».
— Тогда что ж… иди в учетный отдел, сдай партийный билет…
Рука Павла непроизвольно легла на грудь. Да, уходя в разведку, боец сдает на хранение документы. Уходя в разведку!.. Как-то сложится твоя судьба, безвестный солдат тайных битв?..
— Задумался, Павел? Я спрашиваю, когда сможешь выехать в Волот?
— Сегодня же.
ДОЛЖИНО
«Натянул старший сын упругую тетиву — угодила стрела во дворянский терем. Натянул лук средний сын — попал на купеческий двор. А стрела младшего летела долго, пела серебряно и упала на болотную моховину…»