Таня смутилась, сказала, что в немецких стихах плохо разбирается.
— О-о! Эти поймете:
И мама сказала:
— Возьми, Танюша, ведь это про саван фашизму.
— Да, да! Великий Гейне любил иную Германию…
Машина выехала на дорогу, влилась в общий поток, покатила дальше.
А Мише долго еще казалось, что рядом с ним, здесь, в Должино, стоит высокий, тонкий молодой человек в плаще, запахнутом по самый подбородок. Смотрит в сторону, куда закатывается солнце. Дерзкие карие глаза поэта сверкают гневом, рот кривится в яростной усмешке.
В ДОМЕ — ЧУЖОЙ
Облако пыли стремительно неслось по дороге. Послышался дробный стук копыт по булыжной улице села — все громче, громче. Крутобокая кобылица мчалась во весь опор, высекая подковами искры.
Стоявшие на большаке едва успели посторониться. Только один человек — должинский монтер Саша Немков, скинув с плеча железные «когти», бросился лошади наперерез. Изловчился схватить ее за поводок, в короткой борьбе остановил на полном скаку.
Верхом на неоседланной лошади сидела молодая женщина с непокрытой головой, без кровинки в лице. Слабеющими руками выпустила лошадиную гриву, медленно завалилась назад. Ее подхватили, бережно отнесли под шатер ивы. Бурое пятно расплылось по ситцевому платью.
— Фашисты… Пить!
Запекшиеся губы не раскрылись, когда к ним поднесли ковш с водой. Мужчины помрачнели, сняли шапки, пригорюнились женщины, дети заплакали.
Мишу зазнобило, он отошел в сторону: вот «оно» начинается! «Оно» — рядом!.. Кто-то взял Мишу за локоть.
— Будь мужчиной. Помоги мне, идем!..
Оглянулся — Саша Немков.
Миша вяло потащился: куда идти, зачем?
Из окна почты слышалось: «Болот! Але! Болот!..» Телефонистка не взглянула на вошедших, продолжала дуть в трубку, вызывать поселок.
— Не надрывайся, — сказал ей Саша. — Не надрывайся, дорогуша. Контора закрывается по причине, не зависящей от наркома связи… Забирай сундук с приданым и беги!..
— Ой, правда ли?
— Давай скорее!..
Немков подал Мише отвертку:
— Отсоединяй коммутатор. Я по-быстрому…
И ушел.
Вся босоногая ватага души не чаяла в Немкове, ходила за ним по пятам. Уважали за силу (может снять с воза два мешка овса и под мышками снести в избу); ценили за то, что ни перед кем не угодничает; любили за гитару (если монтер не на линии, то обязательно с «подружкой семиструнной»). А началась война, ребята охладели к нему, даже худое подумывали. «Что ж ты — ни во флот, ни в пехоту?» Но было сейчас что-то в Сашиной насмешливой манере, в этой уверенности его. Миша снял с крючков стенной коммутатор, присел на подоконник.
По пыльному тракту гремели телеги, груженные скарбом. Беспокойно мычала скотина. Окрики, детский плач, бабье причитанье. А ведь это уже наши — куда же они! Вот и Должино двинулось, и к Должину подошла беда…
Вот тетка Луша — без платка, с растрепанной кичкой.
Журка тянул под уздцы лошадь. На поклаже сидела Журкина сестренка с тряпичной куклой. За телегой плелась коза. Прыткий жалобно блеял, неуверенно перебирая копытцами.
— Эй, Жура! — окликнул Миша. — Куда?
— На озеро. А ты?
— Еще не знаю.
— Идите к озеру — куда ж еще?..
В конторе что-то громыхнуло. Миша обернулся. Это вошел Немков, принес ящик. Вдвоем завернули коммутатор в мешковину.
— Айда домой, — заторопил Саша мальчика. — Скорей, скорей!
Вот уж виднеется сельсоветская крыша. Но на пути к дому есть еще тенистый, уютный прогон. Хорошо б уйти вместе с мамой и — с кем еще? — с Тосей.
— А я тебя ищу… Нину Павловну видела в окне. Чего ж вы не собираетесь? — Это Граня, дочка Василия Федоровича Еремеева. Босая. Косицы не заплетены. Кацавейка с подвернутыми рукавами. — Идемте с нами в Темную лядину. Землянку поможем вам отрыть.
— Я еще ничего не знаю, Граня.
Пусть только не стоит, не ждет, не смотрит так.
Граня подула на свесившиеся пряди, заторопилась и сама что-то такое поняла:
— Ладно, пошла я…
Миша сворачивает в проулочек, поросший акациями. Сердце колотится — щегол, трепещущий в ладони. Сейчас мелькнет знакомое васильковое платье с белым кантом на подоле, сейчас… Что это? Амбарный замок гирей повис на двери. Ни в саду, ни в огороде, ни за гумном — нигде не видно льняной головки с ровненько постриженной челочкой и бровями-дужками.