Наконец она пригласила его бывать у неё, и он воспользовался этим приглашением. Между ними установились совсем особенные отношения, каких у неё не было до сих пор ещё ни с кем.
Заховинов нисколько не ухаживал за нею. При посторонних он держал себя со скромным достоинством, даже старался как бы стушеваться, не обращал на себя внимания. Но вместе с этим он, видимо, чувствовал себя непринуждённо. И странное дело, никто не знал его, его общественное положение было неопределённо, а между тем он ни в ком из окружавших графиню не возбудил ни любопытства, ни изумления. Его присутствие у Зонненфельдов было молчаливо принято и признано как свершившийся факт. Скоро Заховинов сделался членом самого интимного кружка графини, появлялся в её доме почти ежедневно, но на это никто, даже сам граф, не обращал ни малейшего внимания. Впоследствии это обстоятельство стало казаться Елене очень странным, оно было почти неестественным; но тогда, в Риме, она об этом совсем не думала, да и вообще она не задумывалась над своим новым знакомством и смыслом этого знакомства. Она просто пользовалась всем, что давал ей Заховинов.
Оставаясь с ним наедине (а и это случалось очень часто), она нетерпеливо и жадно вслушивалась в его рассказы, во всё, что он говорил ей.
Она не видела в его присутствии, как идёт время, будто читала самую интересную книгу. И в каждой новой главе этой книги она находила именно то, что могло заинтересовать её в данную минуту. Она свободнее и глубже думала с Заховиновым. Он будил в ней всё новые мысли; иной раз он заставлял её останавливаться над такими вопросами, о самом существовании которых она прежде даже и не подозревала. Мало-помалу он начинал выводить её из материального мира, среди которого она жила. Он уводил её в иной, таинственный, мистический мир, полный великих грёз, светлых и смелых гипотез. Он говорил ей о тайнах мироздания, о чудесах природы, о могучих силах бессмертного духа. С каждым разом он поднимал её всё выше и выше, и она испытывала блаженное замирание всего своего существа на этой ослепительной, таинственной высоте, с которой то, что она до сих пор считала единственной «действительной» жизнью, казалось таким ничтожным, почти призрачным.
Он уходил — и долго она оставалась как в чаду, под обаянием слов его, и тяжело ей было возвращаться к действительности.
Он уходил, и она ждала новой встречи, но ждала без тоски — её вечная, всюду преследовавшая её тоска теперь затихла…
Как-то Заховинов пришёл к ней и объявил, что уезжает. Она даже как бы равнодушно отнеслась к этому известию, не придала ему значения, просто не поняла его.
Она простилась с ним любезно и без всяких признаков душевного волнения.
Он сказал ей, что они скоро встретятся.
Она засмеялась и стала доказывать ему, что это невозможно, что он едет в одну сторону, а она в другую.
Но когда он ушёл, её тоска возвратилась.
Едва он исчез из её кружка, в этом кружке произошло нечто странное. О Заховинове заговорили, и заговорили недружелюбно… Его вдруг признали недостойным занимать то место, которое он занимал в этом избранном, высокопоставленном обществе. Кто он? Никому неизвестный, тёмный человек, без имени, без положения. Как он сюда втёрся? Каким образом на него глядели, как на равного?
Да и сама графиня задала себе вопрос: кто же он в самом деле? Но ей пришлось оставить вопрос этот без ответа.
Её тоска возрастала с каждым днём. И вдруг на неё налетела буря. Она сразу сделала то, о чём до сих пор и не думала.
Она пришла и объявила мужу, что не может больше жить с ним.
Граф остановил на ней свои бледные, широко раскрытые глаза. Он заставил её повторить. Он не верил ушам своим.
— Да что же это значит? Отчего? — растерянно спросил он.
XII
Сухое, жёлтое лицо графа побагровело. Бесцветные глаза его налились кровью, на лбу выступила жила, острый его подбородок как-то странно запрыгал. Он сидел не шевелясь и только почти беззвучно повторял:
— Что это значит?.. Я, верно, не так вас понимаю… объяснитесь, графиня!..
Она стояла перед ним во всей своей ослепительной красоте с побледневшим и застывшим лицом. Глубокие глаза её грустно, но в то же время решительно сияли из-под длинных чёрных ресниц.
— Я думаю, что говорю ясно и просто! — наконец произнесла она. — Один Бог знает, сколько я терпела, сколько я вынесла! Но я человек, а не камень… у меня сил больше нет… освободите меня, я не могу жить с вами.