– На кого смотришь, княже?
– Смотрю на то, как огненное коло с горы спускают. А расскажи-ка мне, Зарислава Веловеевна, как ты мне факелы на башне зажигала да глашатаем была!
С этими словами он взял её за стройный стан и поднял над собой.
– Ярче Солнца зажигала, да славила имя князя будущего.
– А на битву ты со мной пошла бы?
– Переоделась бы в отрока, да пошла бы, под твои знамёна стала бы.
– Нет, Гдане Зариславе нужны своим знамёна. Веверица у тебя на знамени будет, веверица!
И закружил княжич нареченную свою, и казалось ему, что само огненное коло весны отражается в её прекрасных очах. А тем временем на них украдкой смотрела та, из хоровода – старшая ключница Радомара. Никто и не подозревал, что среди жаворонков говорливых прилетел на подворье черный ворон. Эта дева была Рарогом подослана, и не для благого дела.
Берегись черного ворона, лебедь белая! Бьют своими хрупкими крылами жаворонки – ведут битву против туманов, сыновей Мара да морока-кошмара.
Глава 10. Виевы внуки
Не спалось в эту ночь Вадиму в своей светлице. Вроде бы и дни еще не стали ощутимо длиннее, и не будили звонкими трелями соловьи, но мыслям в челе было тесно, а перина казалась неуютной и душной. Он встал с полати и кликнул стражу у дверей, чтобы ему принесли кувшин сбитня. Один из караульных отправился за кем-нибудь из прислужниц.
Княжич открыл ставни и рассеянно смотрел на факелы из темноты своего покоя, как всегда делал в детстве, пока слушал сказки тетки Умилы. Но тут от любимого занятия его отвлекли незнакомые торопливые шаги и скрип входной двери. Вадим обернулся и увидел, что на дороге стояла Радомара.
– Пожалуй, княже.
Она протянула ему кувшин.
– Отчего ты сама явилась? Могла же кого-нибудь из девок послать.
– Не спится мне, княже.
– Отчего же?
Сын Гостомысла и сам не понимал, зачем ведёт разговор с этой странной девой. Особенно ему не нравились её глубокие темные очи: они словно бы и манили к себе, но не было в них ни капли света.
– Жарко мне, ой как жарко. Вот здесь, где Лада…
Она стала прикасаться к левой груди своей, продолжая смотреть своим чародейным взором, а затем потянула свою длань вдруг к деснице Вадима. Но тут княжича словно водой студеною окатило, и, борясь с мороком, крикнул он:
– Выйди немедленно!
Радомара вышла. Мысли в челе её были самые коварные:
– Сегодня меня княжич выставил, но однако и не подал виду, что накажешь. Умоешься еще слезами, Зарислава. Всё сделаю, как Рарог, господин мой единственный, приказал!
Но в глубине галереи натолкнулась она на княжескую нареченную. Дочь воеводы речей её не слыхала, но недобрым веяло от ключницы:
– Где была ты в такой час?
– Княжич наш сбитню пожелал, вот кувшин ему отнесла.
– А отчего ты, а не кто-то из дворовых?
Радомара была настолько опьянена своим, как ей казалось, успехом, что дерзко ответила:
– От того, что за мной в покой послали.
И поспешила вперед, не поклонившись.
У Зариславы закололо сердце:
– Неужели, неужели она не единственная, и ей придется терпеть горькую участь жены, которую терпят в доме лишь по обычаю? Нет, не может быть так, не такой мой Вадим! Ведь он даже тогда еще не знал, кто я… и как смотрит на меня… и как речи его искренни. Это боль мне толкует дурное… Мати Зари, помоги мне лучами твоими увидеть истину!
Неспокойна была ночь гданы в Изборском тереме, всё боролась она с неправыми мыслями, да целовала шелковый плат, подаренный нареченным.
А нареченный её тоже не мог глаз сомкнуть. Понимал Вадим, что хоть и манит Радомара, и кружит голову, да нет блага и истины в этом. Истина в той, что его из похода ждала, что факел для него поднимала, когда другие были готовы Краду зажечь. А это – морок, причем явно недобрыми руками в его светлицу приведен. Кому же сказать об этом, кому душу открыть? Воеводе или отцу – стыдно да совестно, а вот тётка Умила помочь бы могла. Старшему княжичу была она вместо матери, так как Семолада не питала особой любви к первенцу своему. После рождения Рарога Вадима до пятого лета воспитывала она, пока наконец не получила то, чего желала – мужа-воина и долгожданного сына.