— Я знаю, какой это момент истории!
Саури заулыбались, но тут же перестали, глядя на его потемневшее от нахлынувших эмоций лицо.
— Саша?
Аррах подал голос, обеспокоенный остекленевшими глазами вождя. Тот не двигался. Саури уже хотел было браться за аптечку, но вдруг Кузнецов шевельнулся, приходя в себя:
— Прошу прощения… Просто… Это… Самое трудное время в нашей истории. Во время нее было самое-самое. Самые кровопролитные войны. Самые большие потери среди людей, самый большой разгром нашей экономики. Словом, все самые страшные события в жизни моего народа. Ни одна другая нация Земли не смогла бы просто выжить после подобных испытаний. Кроме нас.
Добавил он с гордостью. Аррах прищурился:
— Хочешь вмешаться?
Все снова выжидающе замерли, но Кузнецов отрицательно качнул головой:
— Нет. Не полезу сам, и вам не позволю. Мы можем быть всего лишь наблюдателями. Не больше. Потому что если попытаемся кому-нибудь помочь, любой из сторон, то изменим сам ход истории, и… Исчезнем. Навсегда. И кто знает, что произойдет дальше во Вселенной…
— А как же война? С Альянсом?!
Не выдержал кто-то из саури.
— Ее нет. И не будет в обозримом будущем.
Сашка горько усмехнулся:
— В ближайшие десять тысяч лет — точно, девочки и мальчики. А вот когда она начнется…
Усмехнулся очень злой улыбкой и встав, выпрямился:
— Вот тогда мы и вмешаемся.
— Но разве можно прожить десять тысяч лет?!
— Естественно — нет. Но мы будем жить в наших детях, и передадим им наш наказ: когда придет время — вмешаться. На нашей стороне, естественно. Или вы — против?
— Нет! Пусть так и будет!
Решение было единодушным, и это обрадовало Кузнецова. Все одобряли принятое им спонтанно решение, но, как оказалось при трезвом рассмотрении, оно было единственно верным. Выждав, когда стихнут голоса возбужденных соклановцев, Александр снова сел, затем произнес:
— Думаю, в свете того, что мы выяснили, необходимо решить вопрос, как нам быть дальше…
— В смысле?
Неожиданно для всех лицо вождя стало задумчивым:
— Как-то мне не улыбается быть единственным… гхм… отцом народа… Ну, скажем, не совсем единственным, но тем не менее…
…Тишина. Затем на лицах саури начала проявляться краска смущения. На что намекнул вождь клана… Кто-то из девчонок смущенно хихикнул, улыбнулся Аррах. Отвернулась потемневшая, словно дарка, профессорша.
— Аалейк…
Ахнул кто-то.
— Вопрос, между тем, серьезный, ююти и юили. Скоро сезон Радости…
— Айе…
Протянул одинокий девичий голос с тихой тоской…
— Так что, уважаемые, нам нужно как-то найти решение. Или компромисс…
Выдохнул Кузнецов, словно ныряя в омут с головой…
Антариэль не понимала, что происходит у чужаков. Единственное, что было ясно — что-то произошло. И — явно очень важное для тех. Начать с того, что вечером дня после возвращения ушедшего два двадцатидневия назад корабля. Все чужие, в том числе и круглоухий, долго совещались за закрытыми дверями. Ее, естественно, не приглашали. Зато дарка видела задумчивые лица «родственников», покинувших покои хозяина. Девушка уже привыкла считать того своим владельцем. И, откровенно говоря, радовалась и обижалась. Радовалась, что тот не обращает на нее внимания и не пользуется ее телом. Обижалась, потому что тот игнорировал ее. Клубок противоречий: и рада, что до сих пор над ней не надругались и не изнасиловали. И обижена, как раз за это самое. Но это все лирика. В общем, после доклада серой, командовавшей кораблем, хозяин потребовал, чтобы дарка явилась в его покои. Внутри все оборвалось — неужели настал страшный час?! Но все обошлось разговорами. Длинными и вроде бы не относящимися к Дарксании. Чужака интересовали выброшенные. Именно так называли тех, кто жил вне закона, вне государства, вне общепринятых порядков и уложений. Человек выспрашивал все, до подробностей. Антариэль сам знала мало, но и те крохи, что были ей известны, чужак жадно впитывал в свой мозг. После этого разговора дарка чувствовала себя выжатой, словно свежий фрукт после добычи сока. Закончив, круглоухий усмехнулся непонятно чему, потом разрешил ей сесть. Всю беседу дарка простояла на ногах, и это заняло не один час. Ее колени дрожали, и та уже готова была упасть, сдерживая лишь одним упрямством. Девушка облегченно рухнула на стул и вздохнула. Тем больше ее шокировал очередной вопрос чужака: