Если я не ошибаюсь, я почувствовала, как его грудь подпрыгнула подо мной, как будто он тоже беззвучно смеялся. — Прочь, — хрипло сказал он, и лизание немедленно прекратилось. Мой смех, однако, от этого не остановился. И я продолжал трястись, смеясь в шею горца. Только тогда я поняла, как крепко он меня держит. Именно тогда я поняла, что похитители не держат заложников таким образом. Нет, влюбленные держали друг друга вот так. От этой ужасающе отрезвляющей мысли я дернулась в его объятиях.
— Почему я у тебя на коленях? — Я поймала себя на том, что спрашиваю, никогда не стесняясь в выражениях.
Грохот в груди внезапно прекратился, а руки слегка расслабились. — Собаки.
— А что собаки?
— Им нужно было знать, что ты моя.
Его? Его? Я не принадлежала ему!
— Я не твоя! — Я вскрикнула, пытаясь убежать от него, но он все еще держал меня, удерживая там, где я была.
— Нет, — согласился он. — Они должны так думать.
Хорошо. Так что, возможно, я купилась на это. Очевидно, это были очень хорошо обученные собаки. Они реагировали на вербальные и невербальные команды. Они даже не отошли от своего поста, пока его не было. Может быть, для того, чтобы они не хотели нападать на меня, им нужно было видеть, что их вожак стаи «претендует» на меня. Это имело смысл. Я даже не могла сердиться из-за этого.
— Значит, они больше не будут держать меня здесь взаперти, — сказала я, поднимая голову, чтобы посмотреть ему в лицо.
— Я этого не говорил, — сказал он таким тоном, будто они будут моими охранниками, как бы долго он ни командовал ими. Черт возьми.
— Отпусти меня, — сказала я низким, убийственным голосом, ожидая, что мне придется поберечь свой голос для неизбежного спора, который у нас будет. К моему удивлению, его руки упали с моих плеч, и он отпустил меня. Я вскочила и начал ходить по комнате, а он сидел и смотрел. Примерно на четвертом повороте я остановилась посреди комнаты и повернулась к нему.
— Почему ты держишь меня здесь? Я взорвала ваш лагерь! — Напомнила я ему, желая хоть какой-то реакции. Он мне ничего не дал. — Я убила бог знает сколько людей в доме Лекса! Я… Я стала предателем и взорвала единственный дом, в котором могла бы жить! — Ладно, я немного расчувствовалась. Что я могу сказать? Это была сумасшедшая пара дней. — Черт возьми! Да что с тобой такое? — спросила я, когда он просто продолжал сидеть и смотреть на меня с пустой маской на лице. — Ты что, похож на робота? Полный автомат. Знаешь, у нормальных людей есть чувства и реакции. Они просто так не делают… что ты делаешь? — спросила я, когда он медленно встал и направился ко мне. Было в нем что-то такое, чего я не знала и не понимала, что заставляло меня отступать каждый раз, когда он шел вперед. Я не была той девушкой. Я не отступила. Я не сдавала своих позиций. Никогда. Но я именно это и делала. Я попятилась назад, пока кухонный стол не ткнул меня в спину, и мне некуда было идти. — Что? — спросила я, принимая язвительный, насмешливый тон, потому что это было лучше, чем выдавать странный коктейль страха и возбуждения, который я чувствовала внизу живота. — Ты пытаешься вывести меня из себя? Потому что, новость Волк, меня не так-то легко напугать. Так что ты можешь просто…
Он стоял нос к носу со мной, его таз прижимался к моему, и мне пришлось вытянуть шею, чтобы увидеть его лицо, но оно было наклонено ко мне, его острые глаза следили за мной. — Тебе больно, — сказал он странно.
— Что? Нет, это не так. Я в порядке. Мне даже ибупрофен больше не нужен.
— Не здесь, — сказал он, проводя рукой по бинту на моей руке. Затем его ладонь прижалась к моей груди, прямо над левой грудью, и осталась там. — Здесь, — пояснил он.
Это не был бы более смертельный удар, если бы он нанес его ножом.
Я почувствовала, как мой позвоночник выпрямился от того, что меня разоблачили, и мой инстинкт выживания немедленно сказал мне отрицать, отрицать, отрицать.
— Что? Не будь смешным. Мне не больно…
— Не лги, — повторил он, слегка покачав головой.
— А я не…
Я не успела закончить фразу, потому что обе его руки внезапно оказались у меня на плечах и почти яростно встряхнули, заставив меня клацнуть зубами. — Ложь ничего не исправит, — сказал он мне с каким-то пониманием, которое пришло только из личного знания.
— Я ничего не пытаюсь исправить! Я пытаюсь выбраться отсюда…