— Заметил, — сказал он с чем-то вроде юмора в голосе.
— Ты не должен соглашаться со мной, — засмеялась я, хлопая его по спине, не утруждая себя вопросом, почему я до сих пор не отпустила его.
— Я не собираюсь лгать, — защищался он.
— Нет, но ты можешь держать свой рот закрытым, — улыбнулась я, отступая назад, чтобы посмотреть ему в лицо. — Ты знаешь, как это делается.
— Какая от этого радость?
— О, так это шутка должна оскорбить меня? — Сказала я, опустив на него глаза в притворном гневе.
— Мило, когда ты злишься, — сказал он, стирая этим улыбку с моего лица.
Мило? Он думал, что я милая? Я не была милой. Я была задирой, орудующей пистолетом, устанавливающей бомбы, владеющая Крав-Мага (прим.авт.: разработанная в Израиле военная система рукопашного боя, делающая акцент на быстрой нейтрализации угрозы жизни) сучкой из Хейлшторма.
— Кролики такие милые, — парировала я.
— Ага, — согласился он. — Как ты.
— Я крутая задира, — возразила я.
— Да, — согласился он, кивая и подергивая губами.
— Я могу вывести из строя взрослого мужчину двумя пальцами.
— Конечно.
На этот раз я опустила глаза по-настоящему. — Я могу! — Настаивала я.
— Два пальца, прямо на сонной артерии. Восемь секунд. И все. — Он кивнул, признавая справедливость этого утверждения. Но в его глазах был огонек, которому я не доверяла.
— Что? — Рявкнула я.
— У меня есть сонная артерия, — сказал он, пожав плечами.
— Гм… Да, у тебя есть. У всех есть.
— У тебя есть два пальца. У тебя их десять… — он сообщил мне об этом, и я почувствовала, как напряглась, когда поняла, куда он клонит.
— Не надо, — почти умоляла я.
— Все еще в сознании, — сказал он, приподняв бровь. — Интересно, почему.
— О боже… Я не знаю, — сказала я, пытаясь сарказмом скрыть тот факт, что он был прав. Он был совершенно прав. Я даже не пыталась. Какого черта? — Может быть, потому, что ты — семьдесят тысяч фунтов мускулов, и если бы ты почувствовал, что мои пальцы хотя бы попытаются вжаться в твою шею, ты мог бы сломать меня, как прутик?
Веселье исчезло с его лица, брови серьезно сошлись на переносице. — Никогда, — сказал он почти свирепо.
— Что «никогда»? — Спросила я, слишком очарованная тем, как быстро его настроение менялось от одного к другому, чтобы понять, о чем он говорит.
Но затем его руки отпустили меня, и его ладони легли на мое лицо. — Я никогда не причиню тебе боль.
О, боже.
И я это знала. Как будто… я действительно знала это. Он был не из таких парней. Он был Михаилом, архангелом. Он был защитником. А теперь я заставила его думать, что он какой-то кусок дерьма, который может наложить на меня лапы. Отлично.
Мои руки легли на его запястья, сомкнувшись вокруг них. — Я это знаю. Я просто… уклонилась от темы, — призналась я, пожав плечами.
— Но почему?
Ауч. Почему он всегда такой любопытный?
— Потому что я не знаю, почему я не пыталась задушить тебя или ударить чем-нибудь по голове, застать врасплох в душе или еще где-нибудь. Я теряю бдительность.
— Неа.
— Тогда какое еще объяснение ты можешь этому дать? Ты притащил меня сюда, когда я потребовала отвести меня к машине. А потом ты украл мою одежду и запер меня здесь со своими адскими тварями…
— И… — подсказал он, и я поняла, к чему он клонит.
Я вздохнула. — И вытащил меня с обочины дороги, где я теряла свое дерьмо, и копы обязательно меня нашли бы. И ты поддерживал меня и купил мне книги, и…
— Ты хочешь быть здесь.
— Что? Нет! — Возразила я слишком поспешно.
— Да, ты хочешь, — сказал он, слегка улыбнувшись мне.
— Нет. Мне нужно добраться до своей машины, взять одежду, телефон и наличные, и мне нужно убраться отсюда к чертовой матери, прежде чем Рейн, Чарльз Маллик, Ло, Ричард Лионе и Лекс Кит узнают, что я была тем, кто установил бомбы.
— Нужно — это не хотеть, — он выбрал ту часть моего аргумента, которая была в его пользу. Он был прав, досадно, отвратительно прав. Мне нужно было уехать из города, но я этого не хотела.
— Ну, мне нужно остаться в живых, или я больше ничего не буду хотеть, — рассуждала я, звуча так, будто пыталась убедить себя, а не его.
— Джейни, — сказал он, поглаживая большим пальцем мою щеку.
— Что? — Спросил я, когда он замолчал.
— Не позволю им причинить тебе боль.
Его слова и искренность, с которой он их произнес, заставили мои внутренности снова чувствовать эту сентиментальность. Но все же… — Я знаю, что ты хочешь верить в это, Волк, но ты один человек. И ты знаешь так же хорошо, как и я, что твое братство Приспешников будет превыше всего. Рейн будет в ярости, когда узнает, что вы знали, кто установил бомбы, но не сказали ему. Он бы взорвался, если бы ты попытался встать между мной и ним. Может быть, это только потому, что женщина никогда раньше не «имела» его империю, — рассуждала я. — И дело не только в Рейне. Он — наименьшая из моих забот.