Когда Рейн и его отец пришли за мной на следующее утро после отчаянного звонка моей матери, когда мы не вернулись домой накануне вечером, они попали в фильм ужасов. Мой отец был разорван на кровавые куски по всей лесной поляне. Рука здесь, кишки там, голова скатилась в кучу ежевики.
Рейн заметно побледнел, он был моложе меня, изолирован от самых мерзких сторон образа жизни Приспешников и, следовательно, все еще довольно невинен в бойне. Его старик, однако, потратил долгую минуту, оглядывая сцену, раскачиваясь на пятках, засунув руки в карманы. Затем он откинул голову назад и рассмеялся.
— Похоже, теперь ты мужчина в семье, — сказал он, ударив меня по спине так сильно, что я споткнулась на целый фут.
Мое сознание вернулось ко мне на рассвете, когда полная реальность того, что я сделал, давила на меня, пока внутри не осталось ничего, что можно было бы вырвать. Я был весь в крови, с головы до ног, каждый дюйм пропитался кровью. Хуже всего пришлось моим рукам, покрытым ярко-красными пятнами от кончиков пальцев до запястий, и я живо представил себе, как лезу в грудь уже мертвого отца, вскрыв грудную клетку и вытаскивая безжизненное сердце.
— Ну, пошли, — сказал старик Рейна, громко хлопнув в ладоши, заставив нас обоих вздрогнуть. — Надо убрать это дерьмо.
«Это дерьмо» мой отец. Несмотря на то, что я был в ужасе от своих действий, я нашел это подходящим.
И с этого дня в глазах президента я стал хозяином дома. Как он и сказал. Меня пришили, как только я повзрослел. Мне давали работу, как правило, самую кровавую. Я давал деньги матери. Затем, после войны за территорию, которая свалила старика Рейна, Рейн занял его место. Он назначил своего брата заместителем. А меня дорожным капитаном. Я перестал быть мясником.
Но были еще случаи, когда зверь настигал меня.
Он ворвался в один из конспиративных домов Лекса Кита, сломал шею первому охраннику, избил второго до полусмерти, прежде чем покончить с ним полностью, а затем направился прямо к самому Лексу, съежившемуся в углу, как трусливый ублюдок, которым он и был.
Я не пытался контролировать зверя.
Я не хотел этого.
Я хотела освободить его.
Мне хотелось увидеть, как я вытаскиваю внутренности Лекса.
Я хотел увидеть, как его кожа слезает от моих рук.
Так что я так и сделал.
Я заставил его закричать.
И я мог спать как младенец, зная, что из-за меня Джейни никогда не придется беспокоиться о том, что его руки снова схватят ее.
———
Мне потребовалось почти два дня, чтобы поделиться с ней всем этим, мое воспитание все еще делало слишком трудным собрать слишком много слов одновременно.
Но я сделал это.
Я дал ей то, в чем она нуждалась.
Я дал ей узнать себя.
— Почему ты так на меня смотришь? — спросила она, когда я, наконец, закончил. Она склонила голову набок, темные брови сошлись на переносице.
— Как так? — спросил я, потянувшись к ее бедрам и потянув ее через кровать.
— Как будто ты наполовину ожидаешь, что я с криком убегу. Неужели я похожа на девушку, которая бледнеет от малейшего насилия?
— Это тьма.
— Мое прошлое — это не только солнечный свет и радуга, — сказала она, одарив меня одной из тех маленьких улыбок, которые на самом деле не были улыбкой, а просто изгибом губ.
— Это случилось с тобой.
— Значит, то, что я не была той, кто резал и нарезал кубиками, не означает, что я не могу справиться с тем, что ты был таким? Это было очень давно, Волк.
— Это были дни, — напомнил я ей.
Она слегка пожала плечами. — Ты взрываешься из-за обычных, повседневных вещей?
— Нет.
— Тогда, думаю, мне не о чем беспокоиться, — сказала она, усаживаясь рядом с моим телом.
— Никогда, — твердо сказал я. Ей никогда не придется ни о чем беспокоиться в моих руках.
— Из-за чего ты вернулся?
Я почувствовал, как мои плечи передернулись, когда моя рука потянулась, чтобы провести рукой по ее волосам. У нее их было до хрена, каждая прядь, как гребаный шелк. — Не знаю. Время?
— Даже в этот последний раз?
— Это была ты. — Я не знал, как это было, я просто знал, что это правда. Она шагнула в душ, и все остальное исчезло.
Она вскинула голову, на ее лице играла насмешливая улыбка. Никогда не встречал человека, у которого было бы столько разных улыбок, как у нее. — Значит, я похожа на Волко-укратителя? — она рассмеялась. — Ты это хочешь сказать?
— Что-то в этом роде, — усмехнулся я. Кэш был прав насчет ее острого языка. Но это было не то, с чем можно мириться или не замечать. Это было то, что я искренне ценил в ней. Меня было нелегко развеселить. И из-за моего размера и рода работы очень немногие чувствовали себя достаточно комфортно, чтобы дразнить или придираться ко мне. Джейни не страдала таким недугом и постоянно тыкала в меня пальцем. Мне это нравилось. Мне еще больше нравилось, что она умудрялась часто делать это изобретательно и умно, удивляя меня, вытягивая из меня какое-то неподдельное веселье.