— Нет, — тихо ответила я. — Это не так.
— Не сейчас, — сказал он, его пальцы на секунду сжали мое бедро. — Остановимся.
С придушенным всхлипом, который выдавал слишком многое из того, что я чувствовала, мой лоб врезался в его грудь. Его рука поднялась вверх по моей спине и осталась там, перебирая мои волосы, пока я пыталась взять себя в руки.
Он был одновременно и прав, и неправ. Всегда должно быть хорошо остановиться, хотеть замедлить ход событий, нуждаться в том, чтобы все шло в моем собственном темпе. Это было мое право, и никто не должен заставлять меня чувствовать себя виноватой за это. Но он так же ошибался. Потому что он ничего не понимал. Он не знал, каково это — не хотеть останавливаться, но нуждаться в этом. Он не знал, каково это — чувствовать себя разорванным надвое от желания и страха. Он не мог понять борьбу, что заставляла двигаться прочь от него, бояться рук, которые хотели дать удовольствие, потому что когда-то были руки, которые причиняли боль.
— Джейни, — его дыхание заставило мои волосы слегка затрепетать. — Не надо, — потребовал он.
— Что не надо? — Я услышала, как хриплю, слезы жгли мне глаза, умоляя освободить меня раз и навсегда.
— Возвращаться туда, — пояснил он. — Не возвращайся туда.
— Как же я могу не возвращаться туда? Я живу там, — сказала я его груди, мой голос был одновременно сильным и слабым. — Оно повсюду. Оно есть во всем. Это никуда не денется. Оно мне не позволит…
— Ты не отпускаешь это.
— А как я могу? Это врезалось мне под кожу. Я не могу очистится от этого. Я пыталась. Я все перепробовала. — Мое дыхание сбилось, заставляя меня сильно прикусить губу, чтобы не дать другим звукам вырваться наружу.
Он молча отодвинул меня назад и потянулся между нами, взяв запястье моей не обожженной руки и поглаживая кожу, без сомнения чувствуя рельефные линии под татуировками, касаясь шрамов. — Спрятала их.
— Тоже не сработало, — призналась я, опустив глаза, не доверяя себе, чтобы смотреть ему в глаза, когда я была так близка к слезам.
— Нет, — согласился он. — Но превратив их во что-то прекрасное. — Я вскинула голову, ища на его лице повод, чтобы не верить ему, отрицать, отрицать, отрицать. Но там я ничего не нашла. — Прекрасное, — повторил он, и по моей коже пробежала дрожь, впитываясь, как целебная мазь.
— Волк…
— Не сожалей обо мне, — сказал он с уязвимостью в голосе, которую я никогда раньше не слышала, и до этого момента я не была уверена, что он способен на это.
Теперь была моя очередь. Утешить, успокоить. Это была не та роль, с которой я была знакома, и я не чувствовала себя достойной играть ее. Но он был так добр ко мне, такой понимающий, нетребовательный. Я обязана была попытаться.
Моя рука медленно поднялась, его рука все еще держала меня за запястье, и переместилась к его лицу, остановившись там. — Я не сожалею о тебе. Это странно, и это непонятно, и я почти уверена, что мне нужна терапия, чтобы думать об этом, не говоря уже о том, чтобы признать это, но я чувствую себя здесь хорошо. Это звучит странно, — сказала я, подыскивая нужные слова. Мне вдруг показалось, что я полна неправильных мыслей. Я втянула воздух и бросилась вперед, игнорируя резкие внутренние порывы, которые пытались заставить меня замолчать, чтобы он не смог проникнуть дальше за мои стены. — Это как… я чувствую, что каждый день моей жизни в течение восьми лет я носила маску. Я пытаюсь спрятать это, замаскировать, притвориться, что этого нет. Но оно есть, и все, чего я добилась, отрицая это — убедилась, что никто никогда не сможет по-настоящему узнать меня. Никто. Даже Ло. Это… сделало меня недоступной. Это сделало меня одинокой даже в комнате, полной друзей. Но ты…
— Заглянул под маску, — подсказал он, когда слова меня подвели.
Я почувствовала, что киваю. — Мне не нужно притворяться здесь. Здесь… безопасно. — Я упала на спину со странным истерическим смехом, закрыв лицо руками. — Как я и сказала… Я думаю, это доказывает, что мне нужно серьезно полечить голову.
Мои руки были схвачены за запястья и вздернуты. — Перестань прятаться, — сказал он, резко подняв бровь. Затем он потянулся через мое тело и схватил мою книгу с кровати, она упала, когда я отключилась. Он вложил ее мне в руки, наклонился и натянул одеяло на наши тела. Он устроился рядом со мной, положив одну руку мне на живот. На мой вопросительный взгляд, он опустил голову мне на плече. — Ты не будешь спать, — просто сказал он, зная, что это правда. — Ты читаешь. Я буду спать.
И вот оно: принятие.
Он все понял.
Он увидел.
И он не отпрянул, он не стал смотреть на меня иначе.
Он увидел и принял это.
Его дыхание согревало мою шею и грудь, его рука была утешительной тяжестью на моем животе, его массивное тело рядом со мной, свернулось вокруг меня, предлагая защиту.
И снова это слово вспыхнуло у меня в голове, оно глубоко проникло в мою душу:
Безопасность.
Я была в безопасности.
И я стала читать. А Волк спал.
Глава 8
Джейни
Тело Волка не двигалось всю ночь, мой спящий, стойкий защитник. Он проснулся через несколько минут после того, как я закончила книгу, слегка повернув лицо к моей шее и оставил там нежный поцелуй. Мой желудок сжался от обычной близости, как будто он делал это каждое утро. Но затем он небрежно откатился в сторону, на мгновение подняв глаза к потолку. — Хорошая книга?
Мне почти хотелось рассмеяться. — Да, — сказала я, широко улыбаясь его профилю, счастье внутри меня было чужим и почти подавляющим.
Его голова наклонилась в мою сторону, его глаза долго скользили по моему лицу, и я наблюдала, как что-то странное произошло, когда его глаза стали закрытыми от меня, в то время как медовые глубины всегда намекали на некоторую дистанцию, там всегда была открытость. В этот момент она исчезла полностью. Он отключился. Он закрылся от меня.
— Сначала в душ, — скомандовал он, соскакивая с кровати и направляясь к двери, Харлей и Чоппер вскочили, чтобы последовать за ним.
Дверь захлопнулась, и я медленно села, уставившись на нее. Что, черт возьми, это было? Типа, я поняла, что у него были стены. В Волке не было ничего, что указывало бы на то, что он вышел из своего прошлого невредимым и полностью приспособленным. Я имею в виду, что он не мог нормально разговаривать, черт возьми. Внезапно мне захотелось узнать все до мельчайших подробностей. Он намекал, что сделал что-то плохое, что-то, что не помогло ему, но помогло его матери. Он что-то сделал своему отцу? Или парню его матери, или что-то в этом роде? Я хотела это знать. Я хотела знать каждую кровавую деталь.
Я изучала Волка. Год назад, когда Хейлшторм решил работать с Приспешниками, я копнула глубже и попыталась найти больше, чем поверхностную информацию, которую мы уже получили о нем. Проблема была в том, что его след почти не существовал. У него не было никаких социальных сетей; он, казалось, вообще не выходил в интернет; он оплачивал свои счета наличными. Если не считать нескольких протоколов об аресте — один за пьянство и беспорядки, в которые мне было трудно поверить. Во-первых, потому что он казался таким человеком, который слишком хорошо контролирует себя, чтобы напиться, и во-вторых, потому что, ну, сколько спиртного нужно, чтобы сделать кого-то столь массивного, как он, пьяным? Когда ему было чуть больше двадцати, его снова арестовали за нападение при отягчающих обстоятельствах. Дело так и не дошло до суда, а я достаточно знала о нечестных копах побережья Навесинк, чтобы понять, что документы и свидетельские показания могли оказаться «пропавшими без вести».