Эти дела об изнасилованиях умудрялись «теряться» годами. Я думаю, что небольшой отпечаток ботинка легко может быть случайно удален, не так ли?
Поступай правильно.»
— Ты считаешь, что угрожать полицейскому — хороший ход? — спросил Репо, садясь рядом со мной и бесстыдно читая то, что я печатала.
— Я думаю, Коллингс понимает, как здесь все устроено. Я думаю, что он ненавидит свою работу и то, что она сделала с ним.
— Что она сделала с ним?
— Сделала слабым. — Я повернула голову, чтобы посмотреть на него во все глаза. — И, если есть что-то, что некогда альфа-мужчина ненавидит, так это слабость. Он наконец-то вытащит голову из задницы и сделает хоть что-то, что имеет значение. Или он может подставить свою задницу под чистку, когда Отдел внутренних расследований начнет нюхать дерьмо, гноящееся внутри ДПНБ.
— Ты понимаешь, что уничтожаешь рычаги влияния, которые были у Приспешников, Малликов, Лионе и Хейлшорма против тюремных заключений?
Я видела напряжение в Репо, едва сдерживаемый гнев. Он, как и я, был не в себе, когда злился, и изо всех сил старался сохранить спокойствие. Репо был предан, как человек, и когда он увидел, что кто-то угрожает безопасности его братьев, он почувствовал необходимость вмешаться.
Я протянула руку и нажала на кнопку «Отправить». — Дело сделано. Ты можешь злиться на меня. Ты можешь кричать на меня. Но мы оба знаем, что ты не можешь поднять на меня руку. Я принадлежу вашему дорожному капитану. Твой президент и вице-президент любят меня. Было бы величайшим предательством связываться со мной прямо сейчас, Репо.
— Я бы никогда и пальцем тебя не тронул, — сказал он, его лицо исказилось, как будто он был возмущен этой идеей. — Я не бью женщин.
— Хорошо, тогда мы понимаем друг друга.
— Вряд ли.
— Послушай, — вздохнула я. — В худшем случае, Отдел внутренних расследований (ОВР) придет и разберется с ними, верно? Их всех заменят новой партией полицейских и детективов. Я гарантирую тебе, что их будет так же легко приручить, как и эту последнюю партию. Есть также шанс, что на ОВР будет оказано давление, чтобы замять это дело, свалить вину на одного грязного полицейского и отпустить. Из того, что я знаю, это выходит далеко за пределы властей. Это относится к судьям. Это касается присяжных. Это касается сенаторов и губернаторов. Они начнут дергать за оборванную нить, и все государство развалится. Только в суде присяжных… людей осуждают или отпускают по решению запятнанных присяжных? Ты хоть представляешь, что это за бардак?
— Лучше бы ты была права, Джейшторм, — сказал Репо, резко уходя, каждый его шаг был отягощен гневом.
Если быть до конца честной… я не была уверена, что права. Я не знала, сработает ли это. Все, что я знала, это то, что я не могла сидеть сложа руки, когда власти и новости пытались изобразить Волка плохим парнем. Особенно когда он убил Лекса ради меня, чтобы я снова почувствовала себя в безопасности, чтобы дать мне душевное спокойствие. Он сделал это для меня. И он был наказан за это.
Только не тогда, когда я здесь. Нет, сэр, ни в коем случае.
— Рейн, — позвала я, заглядывая в комнату и обнаруживая, что он разговаривает с Кэшем.
— Да, детка?
— Самое жестокое дерьмо будет твориться вокруг, кто будет со мной работать? — Спросила я.
Рейн и Кэш обменялись взглядами.
— Илай Маллик.
— Да, но будет ли его ярость контролируемой? — спросила я, зная все об Илае. Маллики, семейство ростовщиков от отца и до пяти сыновей, имели репутацию безжалостных. Вы пропустили платеж, вы получили предупреждение. Ты снова пропустил его, тебя навестил Шейн, Марк или Райан. Ты снова пропустил... тогда Илай появлялся у твоей двери. И если у тебя возникло какое-то ложное чувство безопасности, потому что тебя уже посетил один из других Малликов и ты смог оправиться после нескольких швов или травмы колена, что ж, тебя ждало горькое разочарование, когда ты попадался на глаза Илаю.
Многие говорили, что Илай был самым жестоким из Малликов, потому что он был одним из тех, чей темперамент меньше всего подходил для жизни, полной насилия. Он был художником, нежной душой. Но Чарли и Хелен Маллик воспитывали своих мальчиков, чтобы они разрешали свои споры кулаками, друг с другом, с детьми на детской площадке. Жестокость была качеством, которым обладал каждый человек, в некоторых она была скрыта глубже и почти никогда не всплывала на поверхность. Но это было качество, которое Маллики вытачивали в своих сыновьях, отшлифовывали и полировали, делая их безжалостными ломателями коленных чашечек, заставляя их пускать слюну при запахе крови, как собака Павлова — при колокольчике.
— В том-то и дело, малыш, — пожал плечами Кэш. — Он не выходит из себя. Он работает так холодно, что становится ледяным. Встаньте у него на пути, встаньте у него перед носом, и вы привлечете его внимание. Он остановится. Он не такой, как Волк.
— Хорошо, — сказала я, захлопывая ноутбук. — Пора навестить человека, который хочет надрать задницу старой школе.
— Детка, будь умнее…
— В том, чтобы вытащить из тюрьмы человека, который убил того, кто пытал меня шестнадцать дней? — Выплюнула я, мои глаза расширились от того, что я только что призналась, не только Рейну и Кэшу, но и целому лагерю байкеров. Дерьмо.
— Малыш… — сказал Кэш грустным голосом.
Рейн молчал, но его глаза говорили тысячу слов. Они не встанут у меня на пути. Больше они не сказали ни слова. Они позволят мне делать то, что мне нужно.
— Джейшторм, — позвал Репо, и я вздрогнула, прежде чем повернулась, чтобы увидеть, как он идет ко мне, весь гнев исчез, его светлые глаза смотрели на меня. — Я отвезу тебя к Чазу.
Отлично. Они мне сочувствовали. Именно то, чего я никогда не хотела.
— Послушайте, — сказала я, отступая на шаг, чтобы обратиться ко всей комнате. — Мне не нужна твоя гребаная жалость, понимаешь? Жалость — это для жертв. Я не жертва. Я та крутая сука, которая ворвалась в ваш лагерь и заставила вас прыгать, чтобы выполнять приказы. Я та женщина, которая собирается снять с вашего дорожного капитана три обвинения в убийстве. Так что возьмите эти грустные взгляды и засуньте их себе в задницу. Мне не нужно это дерьмо. Мне нужно…
— Подвезти тебя к Чазу, — вмешался Репо спокойным голосом, засунув руки в карманы. — Так что кончай ныть и тащи свою хорошенькую задницу в мою машину, пока я тебя туда не бросил.
Ну что ж.
Обычно я бы захотела выпотрошить его за сильный сексистский подтекст в этом заявлении, но это было лучше, чем жалость, и он давал мне то, что я хотела. Но все же… я не могла просто так оставить все как есть, не так ли?
— Пригрози, еще раз что швырнешь мою задницу куда-нибудь, и я найду одну из твоих любимых машин и вырву ей все кишки, а потом подожгу эту сучку, понял?
— Удар ниже пояса, — сказал Репо, держась за живот, но улыбаясь мне. — Я понял, Джейшторм. Пошли отсюда. Волк не любит сидеть взаперти. Мы теряем время, стоя здесь…
— Кудахчат, как две курицы, — подсказала я, схватила сумку и выскочила наружу.
Мне нужно было повидаться с одним человеком по поводу хорошего дедовского пинка под зад.
Глава 20
Джейни
Бар у Чаза был настоящим водопоем для местных байкеров, о чем свидетельствовали полдюжины хромированных красавцев, постоянно припаркованных у входа. Здание было низким и кирпичным, и простая вывеска с названием. Ничего не говорило о доме.
Я припарковала отвратительный ярко-зеленый старый школьный мускул-кар (прим. перев.: класс автомобилей, существующий в 1960-х) Репо. У него было около шести различных типов упомянутых машин, над которыми он в настоящее время работал в поле за лагерем. Как только они были закончены, он терял к ним интерес и в конце концов продавал их. Судя по всему, он неплохо зарабатывал на этом.