— Меня это радует, — простодушно сказал Рэксоул. — А теперь — имя вашего непосредственного нанимателя?
— Он всего лишь агент. Он назвал себя Слесзак. Слес-зак. Но мне представляется, что это не настоящее имя. Его настоящего имени я не знаю. Это старик, и его можно было чаще всего найти в отеле «Ритц», в Париже.
— Я встречусь с мистером Слесзаком, — сказал Рэксоул.
— Только не в этом мире, — быстро сказал Жюль. — Он умер. Я услышал об этом только прошлой ночью, как раз перед нашей маленькой схваткой.
Наступило молчание.
— Но все кончилось хорошо, — сказал наконец Рэксоул. — Князь Эуген жив, несмотря на все заговоры. В конце концов справедливость восторжествовала.
— Мистер Рэксоул здесь, но он занят, мисс, — донеслось из-за двери, а голос принадлежал швейцару.
Рэксоул поднялся и двинулся к двери.
— Чушь! — прозвучал за дверью женский голос. — Немедленно отойдите в сторону.
Дверь открылась, и вошла Нелла. На ее глазах блестели слезы.
— Ах, папочка, — воскликнула она, — я только что услышала, что ты в отеле. Мы искали тебя повсюду. Пойдем немедленно, князь Эуген умирает…
Тут она увидела человека, сидящего на кровати, и остановилась.
Позже, когда Жюль остался один, он подумал про себя: «Я могу получить эти сто тысяч».
Глава XXVIII
Еще раз в королевской спальне
Когда сразу же после скандала с бутылкой романеи-конти в королевской столовой князь Эриберт и старый Ганс увидели, что князь Эуген поник без сознания в кресле, оба в первый момент подумали, что Эуген успел отведать отравленное вино. Но в следующий же миг они поняли, что это невозможно и что если его высочество князь Позенский все же умирал или был мертв, то причина была не в романее-конти.
Эриберт склонился над ним, и сильный запах, исходящий от губ племянника, открыл ему причину несчастья: это был запах настойки опия. Правда, зловоние этого рокового зелья теперь витало, казалось, над всем столом. И тогда Эриберта осенило: он понял, как все на самом деле произошло. Князь Эутен, заметив, что внимание Эриберта на время отвлечено, под влиянием внезапного приступа отчаяния решил отравиться тут же на месте. Настойка опия, должно быть, уже была спрятана у него в кармане, и это показывает, что несчастный князь заранее готовился к такому исходу, даже после своего твердого обещания.
Эриберт припомнил теперь с болезненной яркостью слова его племянника: «Я выполнил свое обещание. Обратите внимание, я выполнил его». Должно быть, Эуген попытался умертвить себя сразу же после того, как произнес эти слова.
— Это опий, Ганс, — беспомощно воскликнул Эриберт.
— Но его высочество не мог принять яд, — сказал Ганс. — Это невозможно!
— Боюсь, что даже слишком возможно, — сказал князь. — Он принял настойку опия. Что нам делать?
— Надо его высочество растормошить, ваше высочество. Ему надо дать рвотное. Нам лучше перенести его в спальню.
Они перенесли его в спальню и положили на громадную кровать, а затем Эриберт приготовил рвотное, смешав горчицу с водой, и поднес его племяннику, но без всякого результата. Эуген лежал неподвижно, полностью расслабленный. Его кожа была на ощупь совершенно ледяной, а под полузакрытыми веками виднелись болезненно суженные зрачки.
— Ганс, пошли за доктором. Скажи, что князь Эуген внезапно заболел, но не очень серьезно. Правду нельзя говорить никому.
— Его надо растормошить, сэр, — повторил Ганс, торопливо выходя из комнаты.
Эриберт поднял своего племянника с кровати и принялся трясти его, щипать, жестко хлестать, кричать на него, вливать в него лекарство, но все было бесполезно. Наконец он прекратил все попытки привести его в чувство и положил обратно на кровать. Каждая проходящая минута казалась ему часом. Один на один с бесчувственным телом, в тишине громадной роскошной комнаты, под холодным желтым сиянием электрического света, Эриберт невольно стал предаваться самым безнадежным мыслям. Перед ним навязчиво вставала трагическая судьба его племянника, и ему думалось, что ранняя и постыдная смерть была с самого начала неизбежной для этого добродушного и беспутного несчастного наследника исторического трона. Немного удачи, и его существование, постоянно балансирующее между истинным и ложным, могло бы выйти на верную прямую, и Эуген мог бы с достоинством выступить по меньшей мере на европейских подмостках. Но теперь, по-видимому, все позади, дописана последняя строка.
В этом несчастье Эриберт видел крушение и своих собственных надежд. Ему придется занять трон своего племянника, а он инстинктивно чувствовал, что не создан для трона. Всеми силами души он внутренне восставал против необходимости стать монархом, ибо в этом случае ему пришлось бы смириться с множеством условий, которые он считал совершенно неприемлемыми для себя. Стать монархом означало вступить в политический брак, в брак вынужденный, в союз без любви. А как же быть с Неллой?!