— Когда я видел тебя в последний раз, ты была блондинкой, Руби, — сказал он.
— С каких пор я должна спрашивать у вас, в какой цвет мне краситься?
— Ты все еще работаешь у миссис Харпер на Уотерфорд-авеню?
Она кивнула и мокрыми от слез глазами посмотрела на Вердена:
— А что вам за дело, у кого я работаю? Если бы не вы, я не потеряла бы место в супермаркете.
— Нужно было лучше думать, — возразил он, — прежде чем тянуть семьдесят пачек стирального порошка. Твоя любовь к чистоте не довела тебя до добра. Все хорошо в меру. Вижу, ты опять взялась за старое.
Берден посмотрел на голые доски пола, потом на ноги Руби в варикозных венах, скрытых тонким черным нейлоном, наконец, на ее вдруг застывшее от ужаса лицо. Дрейтону он сказал как бы между прочим:
— Не много найдется работающих женщин, которые выкроят время на стирку большого ковра. Почистить его влажной тряпкой — это еще куда ни шло. Давайте-ка выйдем в сад и поглядим, что за работенку Руби над ним проделала. Утро сегодня ничего, и я не прочь глотнуть свежего воздуха.
Руби Бренч вышла вместе с ними. На своих высоких каблуках она шла нетвердой походкой, и Дрейтону казалось, что это от страха. В кухне царили чистота и порядок, а приступок за задней дверью был таким белым, что даже от не слишком грязного башмака Бердена остался черный след. Человека, высовывавшегося из окна, — мужа? жильца Руби? — не было видно.
Дрейтона удивило, что обычная веревка выдерживает вес пропитанного водой ковра; его как будто предварительно окунули целиком в ванну, а потом не отжали. Даже сильный ветер не заставил бы его шевельнуться. Берден с любопытством подошел к ковру.
— Не трогайте его, — визгливо выкрикнула Руби. — Он упадет на землю.
Берден не обратил внимания на ее слова. Он дернул ковер книзу, и, как ожидала хозяйка, веревка тут же оборвалась. Ковер тяжело рухнул на землю, перекрыв дорожку и кусок лужайки, от его сочащихся водой складок распространился сильный звериный запах мокрой шерсти.
— Что вы наделали! Что вы здесь высматриваете? Теперь придется стирать снова.
— Нет, не придется, — мрачно сказал Берден. — Теперь единственными, кто к нему прикоснется, будут эксперты из лаборатории.
— Вы называете это проветрить? — воскликнул Дрейтон.
— Боже мой! — Лицо Руби стало изжелта-белым, и на этом фоне красные дрожащие губы казались краями кровавой раны. — Я никогда и никому не причиняла вреда, я испугалась. Я думала, вы можете повесить это на меня, можете забрать меня за…
— За соучастие? Хорошая мысль. Может, и заберем.
— О, Боже!
После возвращения в неприбранную гостиную Руби несколько секунд сидела молчком, ломая руки и кусая губы — на них уже почти не осталось помады. Затем исступленно выкрикнула:
— Это не то, что вы думаете. Не кровь. Я разливала по бутылкам малиновый сок и…
— В апреле? Сделай одолжение, — сказал Берден, — не спеши, подумай. — Он взглянул на часы. — Мы ведь не очень заняты этим утром, Дрейтон? Насколько я понимаю, можем посидеть и до ленча. Можем и до завтра.
Руби снова замолчала, и в воцарившейся тишине в коридоре послышались шаркающие шаги. Дверь приоткрылась, и Дрейтон увидел малорослого мужчину с редкими седыми волосами. Именно его лицо мелькнуло в заднем окне дома. Выступающая челюсть, бесчисленные морщины, темно-желтая кожа, нос картошкой никак не располагали к обладателю такой пикантной внешности. Градации страха на его лице сменяли одна другую. Человечек не сводил глаз с Дрейтона, и в них всепобеждающий ужас вытеснял тоскливый страх, словно в комнате обосновалась овца о пяти ногах или женщина с бородой.
Берден поднялся и ухватился за ручку двери, поскольку пришелец явно собирался удариться в бега.
— Если не ошибаюсь — мистер Мэтьюз, — сказал он. — Не скажу, что сильно надеялся увидеть вас в партикулярной одежде. Считал, что в эти дни с вас еще снимают мерки.
Человечек, названный Мэтьюзом, скрипучим слабым голосом произнес:
— Хэлло, мистер Берден, — а затем добавил совершенно автоматически, как другие люди спрашивают «Как дела?» или говорят «Хороший денек сегодня», добавил: — Я ничего не совершал.
— Когда я был школьником, — проговорил Берден, — меня учили, что двойное отрицание означает утверждение. Итак, мы теперь знаем, на каком перекрестке находимся. Присаживайтесь, присоединяйтесь к компании. Все собрались или еще кого-нибудь ждем?