— Понравился фильм? — спросил он.
— Нормальный. Я не очень люблю субтитры, половину надписей не понимаю. Ерунда это, что женщина пошла в любовницы к полицейскому, чтобы он не выдал ее. Подумаешь, часы украла.
— Ну почему? Очень даже может быть. За границей и не такое случается. — Дрейтон не был огорчен тем, что в фильме шла речь об интимных отношениях и что девушка заговорила как раз о самой сексуальной части сюжета. Такие разговоры с девушками часто помогают определить намерения и направить мысли в нужное русло. Слава Богу, что не начало недели, а то пришлось бы смотреть фильм про какой-то русский линейный корабль. — Ты, случайно, не собираешься красть часы? — спросил он. Девушка вспыхнула, и это было заметно даже при свете фонарей. — Помни, что сказал герой фильма: «Ты знаешь мою цену, Долорес».
Она улыбнулась, не разжимая губ:
— Ты говоришь ужасные вещи.
— Не я. Я не делал субтитры.
В туфлях на высоких каблуках Линда почти не уступала Дрейтону в росте. Духи, которыми она пользовалась, были не для ее возраста, они не пахли цветами. Дрейтон не знал, есть ли в ее словах какой-то скрытый смысл и ради него ли она надушилась перед выходом из дома. Трудно сказать, как строят свой расчет девушки. Чем были аромат духов и серебристая краска на веках — приманкой для него, или данью моде, или боевым оружием великой армии женщин, читающих те журналы, которые она продает?
— Еще не поздно, — сказал он, — всего четверть одиннадцатого. Не хочешь пройтись вдоль реки? Именно там, под деревьями, он видел ее в понедельник. Кроны деревьев образовали над рекой арку, и с них в темную воду падали крупные капли, но на посыпанной гравием дорожке луж не было, а среди деревьев, укрытые ветвями, то там, то здесь стояли деревянные скамейки.
— Не могу. Мне нельзя сегодня поздно возвращаться.
— Ну тогда как-нибудь в другой раз.
— Холодно, — сказала она, — и всегда дождь. Не каждый же вечер ходить в кино.
— А куда вы ходили с ним?
Она наклонилась поправить чулок. Лужи, по которым они шли, разбрызгивая воду, оставляли на ее ногах сзади маленькие серые пятнышки. То, как она вытянула пальцы и провела ими снизу вверх по икре ноги, возбуждало Дрейтона сильнее, чем любые духи в мире.
— Он брал напрокат машину.
— И я возьму, — сказал Дрейтон.
Они подошли к двери лавки. Проулок, в котором стояли рядом киоск Гровера и цветочная лавка, был, скорее, тупиком, с одной стороны огороженным высокой стеной и упиравшимся в пару гаражей. Темный влажный булыжник мостовой напоминал пол пещеры, омытый водами прилива. Девушка посмотрела вверх, на высокую стену своего дома и темные окна, в которых не было даже намека на свет.
— Ты ведь можешь постоять хотя бы минутку, — сказал он. — Иди сюда, здесь не каплет. — Другого укрытия на пустой улице не было, но здесь, у стены, мрак сгущался до черноты. Прямо у их ног бежал небольшой ручей. Дрейтон взял девушку за руку. — Завтра я возьму напрокат машину.
— Хорошо.
— В чем дело? — Он говорил резко, раздраженно. Он хотел, как картину, рассмотреть ее лицо — спокойное и безмятежное, но увидел, как ее взгляд бегает с одного конца тупика в другой и вверх по стене, омытой дождем. Он надеялся на ответный пыл или хотя бы благосклонное внимание. Казалось, она боится, что их заметят, и Дрейтон подумал о тощей мамаше с глазками-бусинками и таинственном отце, который лежит больной за этим кирпичным бастионом. — Ты что, боишься своих родителей? — спросил он.
— Нет, тебя. Ты так чудно смотришь…
Он почти обиделся. Он нарочно выработал такой взгляд — пристальный, холодный, настойчивый — взгляд, который многие девушки находили возбуждающим. Но теперь это уже не было притворством: эта тяжелая настойчивость во взгляде была вызвана желанием, равного которому Дрейтон никогда прежде не испытывал. Почти полное отсутствие отклика чуть не убило желание, и Дрейтон уже был готов повернуться и уйти во влажную ночь одиночества, если бы не две маленькие руки, сначала притронувшиеся к его пальто, а затем перебравшиеся на его плечи.
— Да, ты пугаешь меня, — сказала она. — Но ведь именно этого ты и хочешь?
— Ты знаешь, чего я хочу, — ответил Дрейтон и прижал свои губы к ее губам, отстраняя ее тело от холодной и влажной на ощупь стены. Сначала девушка была податливой, но вялой. Потом ее руки обвились вокруг его шеи с неожиданной раскованностью, а губы раздвинулись, и, когда Дрейтон осознал это, его охватила дрожь предвкушения победы.