– Живее! Живее! Нечего рассиживаться! Это вам не баронская зала!
Ругань попадала в цель, потому что подавляющее большинство осуждённых были действительно благородными дамами, пусть и в прошлом. Поэтому спины, обтянутые арестантскими платьями, дёргались от этих слов, словно от ударов плетьми, а руки сами ускоряли движение ложек.
Наконец с завтраком было покончено, посуда вымыта и сдана. Трое выбранных наугад женщин отнесли посуду в столовую, вернувшись назад с ошеломлённым видом.
Сержант подошёл к проходу, вдоль которого выстроились осуждённые, кашлянул, прочищая горло, и заорал:
– Вы, твари, только зря жрёте пищу, которой и так не хватает нашим детям и жёнам! Толку от вас ни на диби! Будь моя воля, всех продал бы рёсцам или тушурам! Но наш император из милости сохранил вам никчёмные жизни и дал возможность искупить вину перед Фиори собственными ручками, не приученными к настоящей работе. Радуйтесь, твари! Вас переводят с рудника на равнину, и даже предоставили транспорт для ваших тел! Вы не пойдёте пешком, а вас даже повезут! Так что собирайте свои манатки, через час вы уезжаете на равнину!
Все ошеломлённо молчали, а сержант, снова кашлянув, уже нормальным голосом произнёс:
– Получить дополнительное одеяло, тёплые носки и собрать своё имущество. Как я уже сказал, через час погрузка. Разойдись!
В гробовом молчании он и солдаты вышли на улицу, снова окутавшись клубами пара, и женщины возбуждённо загомонили, переговариваясь с товарками, обмениваясь впечатлениями об услышанном. Впрочем, ни одна не осталась просто стоять, а все быстро рассыпались по своим нарам, собирая, как и было приказано, немудрёное имущество. Не зная, что делать, Виури присела на доски. Что ей брать с собой? Посуду и одежду? Так всё казённое. Своего у неё лишь вытертая до белизны атласная ленточка цветов когда-то могущественного рода дель Сехоро, которая никому не нужна. А больше – ничего…
Снова хлопнула дверь, опять явились солдаты, неся на этот раз с собой одеяла и кипы грубо вязанных носков некрашеной шерсти. Совали каждой женщине и выгоняли их прочь. На улице буйствовала метель, но цепочка охранников, казалось, не замечала лютого холода. Одетые в тёплые тулупы, валенки, они не страшились разыгравшейся непогоды. Женщин быстро согнали в одну кучу, и, перекрикивая гул ветра, знакомый сержант заорал:
– Вам надо пройти две лиги вниз по дороге! Транспорт не может пройти прямо сюда! Поэтому спокойно двигаемся и шевелим ногами! Бежать не советую! Если пуля не догонит, то замёрзнете в горах или сдохнете от голода!
Вой ветра стал совсем нестерпимым. Стучащие зубами от лютого холода женщины кутались в одеяла, прятали лица от секущей кожу снежной крупы.
– Пошли! Шагом марш!
И колонна сделала первые шаги. Ворота лагеря впервые за многие дни были распахнуты. Как поняла Виури, мужчин уже угнали, поэтому снег дороги был плотно утоптан. И, Нижайший, как же холодно! Казалось, ветер продувает её насквозь, до костей, и даже мозг превратился в ледышку. Но, к собственному удивлению, ноги пока её слушались, и она делала шаг за шагом. Хоть какая-то перемена в её пустой жизни. Подальше от вечных снегов и метелей.
Идти было неимоверно тяжело. Ветер выжимал из глаз слёзы, почти сразу замерзающие на щеках. Тем не менее Виури механически двигалась в колонне, держась за маячащей перед ней спиной сокаторжницы. Впрочем, с каждым шагом идти становилось всё легче, потому что дорога почти сразу начала виться между скал, которые, в зависимости от направления ветра, то усиливали метель, то, наоборот, прятали почти не имеющие запасов внутренней энергии худые тела женщин от порывов урагана. Охранники молча, на этот раз без ругани и криков, спокойно следовали вдоль колонны, направляя каторжниц к месту погрузки.
Две лиги в метель, в пронизывающий холод, при нехватке из-за высоты кислорода в воздухе показались Виури вечностью. Под конец она уже еле плелась, ничего не соображая. Зная только, что нужно делать очередной шаг, и так раз за разом. Промокшие носки уже не грели, ноги покрылись ледяной коркой, слабо потрескивающей при каждом движении. И когда она вдруг уткнулась в замершую перед ней спину соседки, то даже не поняла, что их колонна добралась до обещанного места погрузки. Внезапно сильная рука ухватила её за плечо и рывком втолкнула куда-то. Куда, девушка не поняла. Темно, ничего не видно. Споткнулась обо что-то, вызвав поток ругани, потом её пихнули несколько раз в бок, наконец кто-то потянул её за заснеженное одеяло и заставил сесть. Оказалось, здесь имеются даже места для сидения. Потом темноту прорезал ослепительный луч фонаря, и лишь тогда Виури поняла, что это нечто вроде повозки, только очень большой. Их, женщин, находилось внутри около тридцати. Светивший фонарём оглядел замерших каторжниц и вышел. Лязгнул засов. Снаружи послышалось непонятное пыхтение, что-то свистнуло, но это явно была не труба и не рог, и их повозка рывком сдвинулась с места. Кое-кто начал ругаться, но сквернословящую быстро заткнули. Несколько раз взвизгнули, режа уши, полозья. Покачиваясь, их повозка плавно заскользила по снегу. Внутри стало теплее, люди надышали, и, пригревшись о соседок, Виури задремала. Джар не солгал. Жаль, не удалось его увидеть, и неизвестно, удастся ли им встретиться вновь? Насколько она знала, мужские и женские каторги были практически всегда устроены по отдельности друг от друга. Их рудник, можно сказать, был единственным в своём роде. Теперь мужчины и женщины будут разделены. Куда попадёт бывший сотник? Где будет работать она? Полосатое платье не даёт надежды на то, что её когда-нибудь освободят. Как и то, что даже амнистия, которую придумал Неукротимый, даруя некоторым из заключённых свободу, не освободит её…