Константин Михайлович Станюкович
Волк
(Из далекого прошлого)
I
Однажды, под вечер воскресного дня, баркас с матросами первой вахты пристал к левому борту парусного корвета «Гонец», стоявшего на севастопольском рейде.
В числе возвратившихся с берега пожилой фор-марсовой Лаврентий Чекалкин, носивший кличку «Волка», поднялся со шлюпки озлобленный, мрачный и бледный. Голова его была обмотана тряпицей, пропитанной кровью.
Другой матрос, тоже пожилой фор-марсовой, Антон Руденко, поднялся на палубу, прихрамывая на одну ногу. Вспухшее его лицо было окровавлено. Половина уха была оторвана.
— Это что такое? — сердито спросил старший офицер Петр Петрович старшину баркаса.
— Передрались, ваше благородие.
Быстрый и решительный во всяких случаях, Петр Петрович крикнул боцману Гордеенку:
— Завтра до флага перепороть обоих!
— Есть, ваше благородие! Но…
— Какие там «но»? Я тебе «но» пропишу на морде!
— Слушаю, ваше благородие. Однако дозвольте переждать порку.
— Почему?
— Волк быдто поранен ножом, а Руденко вовсе измят. И ноги, должно быть, перелом.
— Были вдребезги?
— Выпимши, но при полном рассудке, ваше благородие!
Старший офицер изумился.
Оба матроса были исправные и приятели.
— И вдруг так изувечили друг друга? Из-за чего?
— Не могу знать, ваше благородие. Должно, из-за эстой самой Феньки, — со снисходительным презрением к женщинам прибавил боцман.
— Какая такая Фенька?..
— Молодая вдовая матроска.
— Ну, так что ж?
— С Волком два года путалась и в один секунд: «Отваливай! Очертел, мол, сразу». Беда какие торопливые есть матроски! — насмешливо промолвил боцман.
— Так, значит, Руденко не зевал на брасах… А Волк приревновал?..
— Не должно… Фенька в Симферополь утекла. Новый город пожелала увидать. Любопытная, видно! — усмехнувшись, пояснил старый боцман.
— Ничего не понимаю! — воскликнул Петр Петрович.
— Как баба облестит — никакого не выйдет понятия, ваше благородие!
— Тоже нашли — из-за бабы драться! А еще хорошие матросы! Позови-ка их сюда! — приказал Петр Петрович.
Он решительно был изумлен романической историей, и у кого же? «У пожилого умного Волка, казалось, не способного на такие штуки!» — подумал старший офицер, питавший некоторую слабость к лихому марсовому.
Уж очень хорошо он вязал штык-болт на ноке фор-марса-реи и вообще был «отчаянный» в работах матрос… Первый на «Гонце».
И вдруг — скажите пожалуйста!
Через минуту оба матроса подошли на ют, где стоял старший офицер.
— Так как же, Волк? Обезумел, что ли, под старость?
— Никак нет, ваше благородие! — застенчиво промолвил Волк.
— Хорош: «Никак нет!» Полюбуйтесь оба на себя. Доктор сейчас осмотрит. Нечего сказать: старые петухи! А еще приятели!.. Прежде пьянствовали вместе… А теперь, видно, отстал пить?
— Отстал, ваше благородие…
— Ну, говори, Волк, чтобы мне знать, как вас выдрать после починки. Из-за чего разодрались?
— Так, ваше благородие! Из-за разговора.
— Не ври, Волк… Из-за Феньки?.. Сказывай!
Волк молчал.
— Точно так, ваше благородие! С позволения сказать, из-за непутящего ведомства и вышла раздрайка! — проговорил виновато Руденко.
Волк только презрительно взглянул на приятеля.
— И ты, Волк, из-за бабы изувечил Руденку? А эта злая скотина пырнул тебя? Кто зачинщик?
— Я, ваше благородие! — безучастно вымолвил Волк.
— А ты, верно, подзадорил его, подлец? Волк зря не начнет! — сердито обратился старший офицер к Руденко.
— Я, ваше благородие, думал, чтобы как следует… Для его старался… Открыть, значит, глаза его хотел… Вижу, Волк здря в тоску вошел. Я и обсказываю: по той, мол, причине Фенька от его сбежала, что не очень-то лестно ей хороводиться с им. Прикидывалась, говорю, быдто обожает… Как пить, в Симферополе тую ж минуту молодого солдата нашла. Лукавая, ваше благородие! Вокруг пальца обводила Волка, а он…