— Скажите, пожалуйста, — спрашивает меня девочка, что постарше, — а боцман остался жив?
— Остался, — отвечаю я, — и был награжден, как отец и остальные участники операции.
Утром, провожая нас, хозяйка подает нам узелок:
— Здесь, ребятки, колбаса, сыр, сало и хлеб. Все, что осталось от ужина. Спасибо вам.
Никита смущенно прячет руки за спину и отходит от женщины в сторону. Я беру его за плечо, поворачиваю к двери и говорю всем остающимся в доме:
— Прощайте! Нам было очень хорошо с вами.
Мы едем с полчаса, я замечаю чайную и предлагаю солдату свернуть к ней, чтобы позавтракать. Заказываю два мясных рагу с картофельным пюре и два чая. Едим мы молча, уткнувшись в свои тарелки.
Уже почти у Мценска Никита не выдерживает.
— Ну, чего ты молчишь? — обращается он ко мне.
Я тут же отвечаю:
— Того же, что и ты.
— Ну, почему у нас с тобой утром кусок в горле не застрял?! — орет солдат.
— Кончай! Не будь фраером. Ты сам-то, думаю, вкус шоколада в Москве только и узнал, — со скрытой злобой говорю я Никите.
— Ну, понятно, ты его каждый день лопаешь из отцовских пайков, — с издевкой отвечает солдат.
— Да, я с детства знаю вкус шоколада, в том числе и из отцовских пайков, — сухо парирую я.
— А я вот, как и те детишки, картошки досыта не всегда ел. Тебе это понятно?! — вновь кричит Никита.
— Солдат, тебе приказано доставить меня до села Шарлино. Если ты на меня будешь и дальше так орать, то я могу и удрать от тебя.
Никита замолкает, а через некоторое время я слышу, как он всхлипывает. Я начинаю его презирать. Меня не волнуют его слезы. Навидался я этих правдолюбцев, которые сначала нажрутся, а потом о голодных слезы льют. Дружеских бесед у меня с солдатом больше не было, мы говорили только по делу.
Глава III
Прошло более двух месяцев, как я живу на родине отца в селе Шарлино на Орловщине у его брата Кирилла. В нескольких километрах от Шарлино деревня Вороновка, откуда родом мать. Все это время я работал подсобным рабочим на строительстве колхозного клуба, никуда не выезжал и дергался при виде любой появляющейся на дороге легковушки. А сегодня я просыпаюсь каким-то новым человеком. Выхожу на крыльцо, снимаю рубаху и наслаждаюсь утренним солнышком.
За плетнем идет молодая цыганка. Чем-то она меня тревожит. Выглядит очень даже привлекательно в своем длинном до земли цветастом платье. Она не идет, а плывет. Но плывет как-то ненормально.
— Эй, цыганочка! — кричу я. — Подойди, погадай мне! Я заплачу!
Странно, но цыганка, эта девчонка, даже не поворачивает головы в мою сторону. «Может, ее надо чуток приручить? Какая красивая девка», — думаю я. И от этих мыслей лицо у меня вспыхивает, хотя я уже не новичок в любви. Достав из кармана всю наличность, я иду к цыганке.
— Не бойся, — ласково говорю я ей, — я правда хочу, чтобы ты мне погадала.
Цыганка смотрит на меня с каким-то удивлением. Впрочем, в ее взгляде есть и большая доля интереса. Я беру ее за руку, чтобы положить на ладонь деньги.
— Отпусти, — по-змеиному шипит девчонка и грубо дергает меня за рукав. Словно обжегшись, я отпускаю ее и, зажав рубли и трешки в кулаке, смущенно их прячу.
— Так-то лучше, — говорит она, резко поворачивая от меня.
И тут случается невероятное. Подол ее платья приподнимается, и из-под него с кудахтаньем выскакивают три курицы. Цыганка влепляет мне пощечину и кричит:
— Еще раз распустишь руки, отца приведу! Если ты родственник председателя, то тебе все можно? Фига! Барон какой!
Непонятно зачем и почему, но в ответ я тоже ору:
— Да, я барон, и ты никуда от меня не денешься! Кур воруешь?!
В испуге цыганка пятится, а затем бежит через дворы вон из деревни. Я припускаюсь за девчонкой и догоняю ее у колхозного яблоневого сада. Не знаю, какие подсознательные инстинкты вырвались у меня наружу, но моя обычная раскованность стала абсолютной свободой. Яростное сопротивление цыганки для меня ничто…
— Ты моя! Ты моя, красавица! — вырывается из моей груди, может, шепот, а может, и крик. Я отчаянно целую свою цыганочку, давая чувству полную волю… Я вижу, как расширяются ее зрачки, слышу ее сладкий стон и чувствую на своей груди обжигающее тепло ласкающих меня пальцев.
— Как тебя звать? — спрашивает цыганка.
— Геннадий, — отвечаю я.
— Меня — Карина. В твоем взгляде что-то хищное. Ты похож на волка, подстерегающего жертву. Ты знаешь, а меня тянуло стать твоей жертвой. Смотри, солнце в зените. Судьба нам подарила целый час. Царский подарок.
— У нас вся жизнь впереди, — говорю я.